р. Истра

[Боецъ]

Здравствуйте! Проконсультируйте меня пожалуйста,кто бывал,копал на р.Истра...осталось ли там ещё что-нибудь,или ловить совсем-совсем нечего.Также интересует район от ст.Угрюмово до д.Павловское.Живу я достаточно далеко,поэтому вышеперечисленные мною места,для меня-самые доступные(рядом ж.д. станция)Пару раз выезжал,ходил недалеко от Угрюмово,практически ничего не нашёл,окромя каски(кем-то выброшенной в лесу) и прочего ненужного хлама(гильзы..)Заранее спасибо!

[Константин]

Боец, у нас вообще то не форум копарей. Тут собрались люди и занимающиеся копом и люди этих самых копарей мягко говоря не любящие. Такие темы как “а не копали ли вы там то? ” здесь не приветствуются. И данная тема дабы не привлекать сюда чистых копарей и  не раздувать копарьскую тему на форуме будет удалена. Все остальное можно обсуждать в личке.

[Дмитрий]

    Вышеназванная р.Истра  имеет непосредственное отношение к теме 33-й армии - там вела боевые действия её восточная группировка.  Вот выдержки из книги:

Группа авторов
Московская битва в хронике фактов и событий

14 апреля, вторник

Войска Западного фронта вели наступательные бои на отдельных направлениях. Восточная группировка 33-й армии вела огневой бой с противником. Из-за начавшегося разлива р. Истра (приток р. Воря) малочисленные гарнизоны, находившиеся в населенных пунктах на западном берегу р.Истра, укрепляли занимаемые позиции и переправы.

17 апреля, пятница

Восточная группировка 33-й армии вела огневой бой, строила мосты и оборонительные сооружения. Разлившаяся вода затрудняла сообщение между подразделениями. Подъем воды на р. Истра у Остролучье (18 км северо-восточнее Захаро-во) достиг уровня 312 см. Дороги в районе боевых действий непроходимы для автотранспорта, трудно проходимы — для гужевого транспорта.

Да и на форуме об этом : Вы не можете просматривать ссылки Зарегистрируйтесь или Введите логин

   

[Дмитрий М]

Вообще в этом районе должен сохраниться остов моста через реку.. Немцами построенном.. В 50-ые его использовали под танц-площадку, мост имеется ввиду. В 60-ые 3-е местных пацанов из Павловского на этом мосту через Истру снарядик решили разобрать.. Не получилось.  Их разнесло. Мост тоже. Не надо трогать железки! И сейчас может мало не показатся! Хоть 66 лет прошло.

[Дмитрий]

   Место моста сохранилось - на фото оно перед машиной, в виде холма ( фото взято отсюда:  Вы не можете просматривать ссылки Зарегистрируйтесь или Введите логин ).
Только подрыв и произошёл в 50-е ( а не в 60-е ): несколько ребят на мосту разбирали 152 мм снаряд. Там в Павловском живёт бывший председатель колхоза по фамилии Аверченков ( могу быть неточным в должности и фамилии).  И он мне лично эту историю рассказал весной 2007 г, когда мы повстречались с ним там в окрестностях. Одним из погибших был его родной старший брат. Он ещё там про войну чего-то рассказывал, да я  не заинтересовался ( а зря ), потому и не запомнил.

[Дмитрий М]

Господа, может не стоит лепить ГОРБАТОГО? И ЛЕГЕНДЫ ПИСАТЬ???
Взорвались они сразу после дня Космонавтики, 13 или 14 апреля 1961 года. Говорят больше 13-го...Почти уверен.. Похоронены они рядом, на Павловском кладбище,кому интересно пусть посмотрит.Захоронение по центру, где 3 ровные высокие сосны.
Калибр - 156 ,или 203, или 76, а может и 45 никто не знает, свидетели разлетелесь.. Или кто-то рядом еще был??  Подглядывал? 156-ой разнес бы всех на атомы в метре. У кого сомнения?? (Вопрос- от чего такой снаряд?? от гаубицы?  Нашей?? Где нашли?? На линии фронта?? ).  Не видел..В мосту образовалось дырка,ее заделали и сожгли мост рыбаки случайно около 1970 года. Остов остался.. Немцы хорошо строили..Кстати фото с стороны Луково, не лучший ракурс..
Погибшие (всем было 12-13 лет):
Трохин Борис
Стасишин Станислав
Коровкин Юрий
Трохина разорвало, сидел над снарядом, остальные болевой шок и немного осколков.. Почти целые.. Когда хоронили, судя по фотографиям, еще снег лежал кусками.. Весна была, точно! Выложу , если кто не верит..
Теперь о самозванцах, "ЛжеДмитриях" и прочем.. Аверченков случайно не Юрий Иванович?? Не ошибся?
Сам он родом с Прокопово, родом так 1940-41 года?? Председателем колхоза быть не мог, по причине , что был там тогда совхоз "Ильинский", но и директорм его он никогда не был.. Был комсоргом, парторгом, по-моему даже бригадиром не был..Комиссар корче..Мог сказать, чтои  Ефремову спички таскал прикуривать в феврале 1942 года.. А что не поверить??
Месные не то, что врут.. Не то, что не помнят.. Просто люди такие.. Не хорошие, не плохие. Простые люди.. Те кто помнили, умерли, все практически, а те кто чего слышал или помнил...Время рождает легенды.. Не люблю этого....

[Дмитрий]

Взорвались они сразу после дня Космонавтики, 13 или 14 апреля 1961 года. Говорят больше 13-го...Почти уверен.. Похоронены они рядом, на Павловском кладбище,кому интересно пусть посмотрит.Захоронение по центру, где 3 ровные высокие сосны.

      Случай рассказанный "Аверченковым" (не уверен в точности фамилии ), и вышеназванный - это могут быть два разных события. Про родного брата его - это точно, а то что это случилось на мосту, утверждать не буду - мог не так понять человека.
     

Когда хоронили, судя по фотографиям, еще снег лежал кусками.. Весна была, точно! Выложу , если кто не верит..

     Желательно. Ибо - "лучше один раз увидеть.....".

Теперь о самозванцах, "ЛжеДмитриях" и прочем.. Аверченков случайно не Юрий Иванович?? Не ошибся?
Сам он родом с Прокопово, родом так 1940-41 года??  Был комсоргом, парторгом, Комиссар корче..Мог сказать, что и  Ефремову спички таскал прикуривать в феврале 1942 года..

                Имя  и отчество не помню, "Аверченков" - вроде....  Насчёт парторга - это скорей всего. Наверное, речь идёт об одном и том же человеке. Насчёт спичек и Ефремова ничего он не говорил.
             А на будущее - нужно всегда иметь при себе диктофон. Чтобы потом всегда была  возможность выложить стенограмму разговора. И спор или дискуссию вести, опираясь не на свою память и субъективное восприятие, а на рассказ от первого лица.

[Дмитрий М]

Дмитрий, да к Вам какие могут быть претензии?? Не Вы же сочиняли эту историю, просто пересказали, то что другой человек сочинил.
Аверченков слегка  наврал..
Он из другой деревни, в момент трагедии он служил кажется в армии и переехал в Павловское только в 1964 году.
2-ой трагедии с массовой гибелью детей в этом районе не было, во всяком случае люди не помнят.
Люди подрывались, даже один товарищ жизнь самоубийством покончил путем подрыва, но не массово.
Снаряды ребята таскали из соснового леса на холме слева за Истрой если смотреть из Луково. Там их штабелями было. Может и до сих пор есть, не знаю.
Теперь о калибре.
Дмитрий, вы когда-нибудь видели гаубичный 152 мм снаряд? Даже без порохового заряда. Это такая чушка весом от 30 до 45 кг.. Даже взрослому человеку тяжело таскать.. Теперь к вопросу, что он там делал. Местность в 1942 представляла практически линию фронта (3-4 км, плюс - минус). Из гаубиц прямой наводкой не стреляют. Кстати, территория немецкой обороны.. А у немцем гаубицы 150 мм. И тоже прямой наводкой не стреляют.. Если там была такая артиллерия, то и у немцев и у наших они бы были за 15-20 км от линии фронта. На хрена рисковать дорогими в производстве, тяжелыми и неповоротливыми орудиями (вес 1-2 тонны). И снаряды от них на дорогах обычно не терелясь.. Ну можно, допустить, что это был неразорвавшийся снаряд, но это уже из разряда сложностей..
Разбирали, думаю, 50 мм снаряд от ПАК-38, 75мм от пехотного орудия или что-то типа 50 мм или максимум 81 мм немецкой минометной мины. И этого хватило за глаза.. Покалечило Трохина,который и разбирал.. Коровкину вообще только один осколок в голову попал. Представим взрыв снаряда массой в 40 кг где-только одного тротила 6 кг?? Там просто взрывной волной должно в желе превратить и отбросить метров на 100..
Откуда я лично знаю так хорошо историю с подрывом - Борис Трохин двоюродный брат моей матери.
К чему все это написал и так отреагировал.
Больше к вопросу о том, стоит ли полностью верить рассказам местных бабок и дедок, особенно про войну. Которые были тогда детьми или их не было пока в помине. А помнят они по пересказам. И раз от раза меняя что-то.
Слушать обязательно стоит, но проверяя по-возможности.
Кстати, очень мало людей кто был очивидцем событий 1942 года. Еще зимой-весной 1942 года немцы практически все население из деревень по линии фронта выгнали в Белоруссию. Не избежала участи и моя родня.Оставались только кто жил по многочисленным хуторам. Таких в живых на сейчас по-моему никого не осталось. Остальные вернулись кто в 1943, кто в 1944, кто в 1945.

[Дмитрий]

Аверченков слегка  наврал..
2-ой трагедии с массовой гибелью детей в этом районе не было, во всяком случае люди не помнят.

       Вспомнил, он называл дату подрыва - 22 июля. Буду там - уточню правды ради, может пригодится.
В послевоенное время подрывов было вообще много, в Тёмкинском районе особенно. Причём не только ребятня, но и слышал рассказы про взрослых, которые были не прочь проявить свой интеллект и чего-то разобрать, раскрутить взрывоопасное.
 

Дмитрий, вы когда-нибудь видели гаубичный 152 мм снаряд? Даже без порохового заряда. Это такая чушка весом от 30 до 45 кг.. Даже взрослому человеку тяжело таскать..

Конечно видел, и не один раз:  и на Угре, и на Воре.  На Истре не видел, но я там был всего три-четыре раза и то в одном конкретном месте. А насчёт "тяжело таскать и взрослому", не знаю....  В 2006 г на берегу Вори, напротив Собакино, валялся такой - 152 мм ( или 150 ) неразорвавшийся. А когда я захотел весной 2007 г сделать фото -  его уже там не было.  И это ещё при том, что машина не дойдёт до того места метров 300. И ещё печка там немецкая чугунная валялась ( кг 40 будет ). И её не оказалось. Так что кому-то показалось нетяжело...

Кстати, очень мало людей кто был очивидцем событий 1942 года. Еще зимой-весной 1942 года немцы практически все население из деревень по линии фронта выгнали в Белоруссию. Оставались только кто жил по многочисленным хуторам. Таких в живых на сейчас по-моему никого не осталось.

   Мало, но есть. Теперь это те,  кто тогда подростком был. Летом 2008 г встретил такого: 1934 года рождения, из Захарово, и никуда его не угнали.  Помнит всё до мелочей и все даты.  Заготовил для него 2 печатных листа вопросов - буду расспрашивать его под диктофон этим летом, если получится. Кого какая информация по тем временам и по окрестностям Захарово интересует - скидывайте мне ваши вопросы, включу их в тот список.

[Дмитрий М]

Приветствую, Дмитрий.
Подрыв был 13 апреля 1961 года,на следующий день после полета Гагарина. Пробило дыру в мосту, Трохин сидел над снарядом, ему оторвало руку и покалечило лицо. Станишин и Коровкин практически без повреждений. Немного осколков и все. Аверченков никому родственником не приходится. Мама прожила в Алферово с 1950 по 1966 год, с Трохиным (двоюродный брат) была ровестница почти, учились вместе.
То что подрывались люди, это да. Я вспоминаю, как с братом году так в 1979-80 немецкую "летучку" с дерева кидали, типа спрятались. Как не убило долбоебов, не знаю.
Но подрыв на этом мосту через Истру был один.

На счет таскания тяжестей.. Я просто не думаю, что 3 пацанов того времени 10-12 лет (каждый весил как этот снаряд) притащить его откуда-то далеко не могли. Да и сила взрыва не та была. А снаряды они таскали откуда я писал. Не первый раз.Разными составами. Просто тут и этим  не повезло.

А я не помню в этих районах крупных боеприпасов, правда,я не копаю и этим не увлекаюсь. То что видел в районе Алферово и Угрюмово. Что на поверхности. Самое крупное видел это на поле через железку в Угрюмово, ближе к лесу. Авиабомба, думаю 50 кг, 80-90 см длинной и 25-30 см в диаметре. 75 и 76 мм снаряды, 50 мм снаряды много. Минометные мины 50 и 81 мм,очень много - самое крупное, что видел. Даже, по-моему 88-мм снарядов не встречал.

То, что есть человек которого можно спросить это супер. Я подумаю над вопросами. В целом меня очень интересует наступление 33 А в августе-сентябре 1942 года. С каких исходных рубежей, линия фронта на начало августа, чего достигли, что немцы отбили назад и как линия фронта стабилизировалась на 1 октября. Потом в декабре 1942 пыталась ли 33А вместе с Западным фронтом качать Ржевский выступ? Шли какие-либо наступательные действия? Захарово находится на рокаде Юхнов-Гжатск, а немцы зубами держались за эту дорогу.

[Константин]

Могу выложить воспоминания А.М. Соболева из книги "Разведчики уходят в поиск". Похоже там как раз об этих событиях. Наступление летом 42-го

[BRABUS]

Могу выложить воспоминания А.М. Соболева из книги "Разведчики уходят в поиск". Похоже там как раз об этих событиях. Наступление летом 42-го

Выкладывай конечно!

[Константин]

АРМИЯ ОЖИВАЕТ. РАЗВЕДЧИКИ ИЗОЩРЯЮТСЯ

 В командование 33-й армией вступил генерал армии К. А. Мерецков.
Генерал внимательно изучал большой и сложный армейский механизм. Дошел черед и до разведки. О состоянии дел у противника перед фронтом армии генералу доложил начальник разведывательного отдела штаба майор Ермашкевич. Мне, как начальнику отделения войсковой разведки, поручили ознакомить командарма с деятельностью разведывательных подразделений.
Было это в деревне Крюково.
—  Уточним ряд вопросов, — словно рассуждая сам с собой, произнес генерал армии, выслушав мой доклад.— Вы вот сказали, что ежемесячно требуется около двадцати командиров-разведчиков. Кто же вам их выделяет?
—  Отделения кадров дивизий и армии.
—  А верен ли такой подход к комплектованию должностей разведчиков? — усомнился командующий. — Многие кадровики, к сожалению, заботятся лишь о том что-бы механически заполнить вакансию. Деловые качества интересуют их далеко не всегда. Но руководителям разведки это вовсе не безразлично. Ведь работать с новичками предстоит им. Неужели вы не думали над этим?
—  Так точно, думал, товарищ генерал. Кажется мне, что командиров  взводов  разведки  можно  готовить  на курсах младших лейтенантов,   а  сержантов  и  рядовых разведчиков — обучать в отдельном подразделении при запасном полку.
—  Почему же не сделали так?
—  Намечали, но не успели...
Я не сказал, что генерал Кондратьев трижды отклонял предложения нашего отдела о подготовке разведчиков. Аргумент у него был один: каждый командир взвода и красноармеец должны уметь вести разведку! Не сказал потому, что ко времени этого разговора Кондратьев уже не руководил нашим штабом.
—  Благодарю, товарищ майор, — помолчав, проговорил командующий и встал. — Доклад ваш меня удовлетворил, но вам необходимо серьезно подумать о подготовке  разведчиков.   И   еще, — генерал  улыбнулся, — не мешает отработать голос. Тонковат он у вас для командира...
Опять меня подвел голос. Старые начальники уже привыкли к моему фальцету и не обращали на него внимания. А вот свежий человек сразу заметил неладное.
Да, прав, видимо, был командир роты Ян Лицит, который еще в пехотной школе десять лет назад говорил: «Толковый ты старшина, Соболев, но не быть тебе командиром. Голос пискляв. По штабной линии пойдешь».
Чего только ни делал я в молодости, чтобы выработать у себя бас... Но все впустую — не голос, а настоящее недоразумение!
И теперь, спустя двадцать лет после того разговора в деревне Крюково, я пишу эти строки и невольно откашливаюсь. За эти годы само собой получилось так, что фальцет исчез. Но теперь голос не нужен — нужна память. А память, к счастью, крепка, как и прежде...
Мечта разведотдела сбылась — командующий подписал разработанные нами указания, а через несколько дней были созданы подразделения для подготовки разведчиков на курсах младших лейтенантов и в запасном полку.
В мае была восстановлена боевая готовность вышедших из окружения 113-й и 160-й дивизий; в конце месяца они покинули районы формирования и встали в общий строй. 33-я армия переживала второе рождение, набиралась сил, подтягивалась, приводила себя в порядок.
Каждый командир, каждый красноармеец чувствовал, что  время   больших   неудач   и   роковых   оплошностей уходит навсегда. Армия будет стоять на рубежах крепко, бить врага жестоко, а когда грянет час, пойдет на запад.
На правом фланге четырнадцатикилометровую полосу стала оборонять 110-я дивизия. Ее соседка слева, 113-я, получила для обороны рубеж в двадцать километров по рекам Желонье и Истре. На левый фланг встала 222-я дивизия. Она обороняла шестнадцатикилометровый рубеж.
Почти все время генерал Мерецков проводил в войсках. Он придирчиво осматривал окопы, траншеи, ходы сообщения, проверял и определял, разумно ли проходит передний край.
Еще зимой, во время наступления, одна из наших рот вклинилась между высотами, занятыми фашистами, залегла под их фланговым огнем и окопалась. Невыгодность такого положения была очевидной: рота постоянно несла потери, особенно в тот период, когда растаяли снежные окопы, а в землю еще невозможно было зарыться. Мною раз командир полка просил разрешения отвести роту, но из штабов дивизии и армии следовали категорические отказы. Ситуация с несчастной ротой напоминала в миниатюре некоторые, более крупного масштаба, не всегда понятные приказы и «отказы» начального периода войны.
К- А. Мерецков, узнав о положении этой роты, возмутился и тотчас приказал вывести ее из огневого мешка.
Дивизии укрепляли свои полосы обороны. Появились сплошные траншеи. На участках дорог, просматриваемых и простреливаемых противником, были установлены так называемые «маски». В полках и батальонах ввели строгий график смены подразделений.
Укреплялся боевой организм армии, улучшался и армейский быт — появлялись вещи дотоле невиданные, свидетельствующие о том, что армия хочет жить с комфортом и что вообще все идет на лад.
Почти на самой передовой выросли бани с парными. Открывались дивизионные чайные и даже дома отдыха. Были восстановлены коллективы художественной самодеятельности. В часы досуга многие красноармейцы помогали    колхозникам    обрабатывать    землю    и    сеять.
Правда, с устройством быта и культурного отдыха, кажется, немного переборщили. Встретил я как-то командира артиллерийского полка майора Сажина. Майор был очень взволнован. —  Черт знает что творится! — без предисловий начал он. — Пришел на батарею, а там только по два номера на орудие. Кто загорает, кто пескарей ловит, а четырнадцать человек создали огородную бригаду. Разделывают, видите ли, грядки, высаживают рассаду! Объявил тревогу — батарея собралась только через четверть часа... Это не благоустройство, а благодушие!
Но постепенно все встало на свои места.
Части армии начали планомерную боевую учебу. Первую скрипку в штабе стал играть отдел боевой подготовки. В частях соорудили тиры, стрельбища, полосы со сложными препятствиями и заграждениями. Батальоны проводили тактические учения.
А у меня по-прежнему главная забота — «языки».
Весенним днем с угра я направился к разведчикам лейтенанта Сергеева (они отдыхали за Истрой). Через реку перебрался по шатким мосткам. Внизу под ногами мчался мутный поток — еще бурлили вешние воды. На прибрежных вербах жужжали пчелы. День выдался чудесный.
—  Да тут все знакомые собрались! — невольно воскликнул я, приблизившись к разведчикам.
Завязалась непринужденная беседа.
■— Верно, товарищ майор. Каждую ночь одни и те же за «языками» ходят, — неторопливо начал разговор худощавый сержант. — Работаем, как говорится, на полный износ. Я уж дважды в «ремонте» побывал. А во г вернулся — и опять на мне будто свет клином сошелся. Мне не жалко, да непонятно, почему так получается?
—  И верно, почему? — спросил я сержанта.
—  А  потому, — многозначительно   посмотрел   он   на товарищей. — Разведка — дело    добровольное.   Хочу — иду, не хочу — не иду. В нашей роте, например, как это делается? Командир объявляет начальников групп. Потом вызывает желающих пойти в поиск. Тут все, конечно,  два  шага  вперед   и   начальники   групп   отбирают. А отбирают кого?  Ясное дело, нас, стариков. Так   оно надежнее — мы народ бывалый...  Но есть в роте и ловкачи: ни разу в поиске не были. И за это им даже упрека нет. Вот ведь оно как! А если мы, старики, пошли, да «языка» не взяли, тут жди грозы... Помните старшину Дудника? Король разведчиков! У кого больше всех «языков»? У Дудника. А проштрафился, пришел без «языка», что с ним сделали под горячую руку? В рядовые! И где теперь Дудник?
Сержант умолк, закуривая самокрутку. Разведчики еще ближе сомкнулись вокруг говорившего.
—  И ведь с каждым такое дело получиться может, —• продолжает сержант. — Вот в чем суть... Ночь тогда была темная, вьюжная. Дудник-то и сбился с пути. Плутал, плутал по полю, вышел к землянке. Заглянул. На нарах человек десять, только валенки торчат. «Какой роты?» — спросил Дудник. Ответа не было. Он сдернул с одного полушубок — и видит солдата в фашистской форме. Немец вскочил и ну орать! Суматоха, то да се. А Дудник швырнул гранаты и тягу! Прибежал к своим, докладывает ротному: так, мол, и так. Тот — в штаб дивизии. Пока доклад дошел до комдива, там уже написано,  что старшина, встретившись с противником, позорно-де сбежал и притом упустил «языка». И Дудника —- из роты вон!.. Разобрались потом, да поздно.
Для меня такое сообщение не было новостью. Я интересовался судьбой разведчика Дудника. Спрашивал о нем комдива Боброва.
—  Все наша неустроенность, — подавленно сказал мне комдив. — Доклады, записки. В одном опечатка, в другом искажение, а тут человек горит. Дали мне приказ на подпись. Я спрашиваю: «Не тот ли Дудник, который в тыл врага ходит?» Отвечают: «Не тот, однофамилец». Так и пропал человек. Почему пропал? Убили Дудника, потому и пропал. Огорчился, небось на рожон полез... Человек он был гордый, самолюбивый, цену себе  знал. А его насильно оторвали от любимого дела...
Да, бывало и так. Всякое бывало в тот страшный первый год войны, когда многое еще не стало на свое место...
Вместе с начальником группы лейтенантом Сергеевым по ломаному ходу сообщения направляюсь в Бур-ково. Под ногами вязкая глина, идти тяжело. На дне траншеи набросан хворост. У водосборных ям дежурные красноармейцы вычерпывают воду.
От главного хода сообщения, прорытого вдоль улицы, отходят длинные «усы» к стрелковым и пулеметным окопам. Мы пробираемся в каждый окоп и осматриваем местность, подыскивая объект для нападения. Выбор падает на вражеский дзот шагах в полутораста от наших позиций. К нему можно подползти, прорезав проходы в проволоке. Он почти изолирован от других огневых точек врага и соединен с основной траншеей длинным ходом сообщения, который легко «перехватить».
—  Не выглядывайте! Убьет! — поспешно предупреждает командир пулеметного расчета, когда мы с Сергеевым пытаемся получше рассмотреть выбранную цель. От неожиданности  приседаем  и   смотрим   на   сержанта  с недоверием. — Сомневаетесь? Пожалуйста, проверим. — Он подносит к амбразуре ушанку на палке. Тут же раздается щелчок, еще один. Через щели тыльной стенки дзота сыплются на голову мелкие комки земли...
Надо договориться с артиллеристами об огневом прикрытии поиска. Я иду за реку.
Наблюдательный пункт командира артиллерийского полка майора Сажина расположен на высоком бугре восточнее Истры, подле уцелевшей толстой стены какого-то кирпичного здания.
Василий Андреевич Сажин — мой старый приятель по академии. Оба мы рады встрече. Обоим хочется, как говорят моряки, «потравить». Но времени на разговоры нет. Я кратко излагаю нашу просьбу.
—  Прикроем, — весело отзывается Сажин, ероша по привычке черные курчавые волосы. — Подготовим огонь пяти батарей. Хватит? Показывай участки на карте и на местности.
У кирпичной стены, с противоположной от противника стороны, сооружены прочные леса. По ним мы поднимаемся на верхний настил. Здесь установлены стереотрубы командиров полка, дивизиона и батареи. Деревня Буркове, точнее говоря, то, что от нее осталось, — как на ладони. Подкручиваем механизм наводки. Вот и дзот. На огневом планшете артиллеристов он обозначен как «цель № 16». Там будут наши разведчики. Подавлять же надо соседние дзоты. Сажин припадает к окулярам стереотрубы, другие командиры делают то же. Задача ясна. Цели намечены.
—  Все, — подводит итог Сажин. — На артиллеристов в обиде не будете. К вечеру дам свою проводную связь на пункт управления поиском.
Вечером на горизонте вспыхивают далекие зарницы, а к полуночи  надвигается   грозовая   туча,   начинается дождь. Чтобы использовать непогоду, переносим на более ранние часы начало поиска, сообщаем об этом артиллеристам и предупреждаем обороняющийся батальон. Все согласовано. Разведчики исчезают в темноте.
Чем закончится поиск? Что там сейчас? Как чувствуют себя разведчики? Связной от группы сообщает: пересекли дорогу. Это первый ориентир. Через двадцать минут— бросок на вражеский дзот.
На стороне противника все спокойно. Дежурные пулеметы дают очереди. Ракеты тщетно силятся раздвинуть темень дождливой, туманной ночи. Редко и вразнобой рвутся мины. Это и называется «все спокойно».
Сильный взрыв северо-западнее Буркова сливается с раскатистым громом. А может, это и есть гром? Нет, взрыв!
—  Сажин! Огонь номер один!
С шуршанием летят снаряды и рвутся за вражескими позициями. Волнение достигает предела. Теперь разведчики отходят. Где они сейчас? Не надо ли им помочь? Но чем? Точно ли ведет огонь артиллерия? Не мешает ли разведчикам? Что, если фашисты пойдут слева? Даю команду четырем расчетам открыть пулеметный огонь в узких секторах, левее района поиска. Хватит ли этого?
Наконец-то! Поиск закончился успешно. Взят контрольный пленный. Принесены четыре солдатские книжки. Взорван вражеский дзот, снято проволочное заграждение.
Но ранен в грудь разведчик Колобков. Он истекает кровью.
На медицинском пункте полка Колобкова осматривает врач.
—  Нужна кровь первой группы, — ни к кому не обращаясь, говорит врач.
Двое разведчиков торопливо стаскивают гимнастерки.
—  Будешь  жить! — говорит   врач   Колобкову   после переливания крови.
Через несколько дней Колобкову в армейском госпитале делают операцию и отправляют в тыл.
Разведчик Колобков — главный герой этого поиска —• будет жить!
Итак, этот поиск завершен. Надо готовиться к следующему. Готовиться нелегко. «Брать «языка» — дело тонкое, ювелирное», — говаривал один опытный разведчик, в прошлом чеканщик из Златоуста. И верно, действовать грубо, по шаблону тут нельзя. Повторишь то, что сделал вчера, — угодишь в засаду.
А дни идут своей чередой. Вот и лето.
Тяжело стало брать контрольных пленных. На всем фронте перед передним краем своей обороны фашисты установили проволочное заграждение, по обе его стороны проложили сигнальные провода. Не заметит разведчик этот провод, чуть натянет—и пойдет грохот и звон от погремушек. А то и мины... Ночью не дремлют и солдаты противника. Разведчики изощряются и так и этак, но редко возвращаются с «языками». Противник обнаруживает наших еще на подходе и встречает огнем.
Сами гитлеровцы неделями не выходят за свои заграждения. Что у них делается — неизвестно. А надо выведать!
Противник как бы присмирел. Ни вылазок, ни даже «дежурных» артиллерийских налетов. Однако давно известно: и затишье может предвещать бурю.
Что бы еще предпринять? Ага! Нападем-ка на пулеметный блиндаж днем. Такого еще не было! Есть один дзот неподалеку от деревушки Леоники. Там вообще еще не ступала нога разведчика. Позиции разделяют глубокий овраг и речка Желонья. По краям оврага — высокий густой лес с пушистым подлеском. Это позволит скрытно приготовиться к поиску вблизи объекта нападения.
Надо предусмотреть все мелочи: «дело ювелирное». Бросят разведчики в фашистский блиндаж противотанковую гранату, и—провал: получат только документы, а не «языка». Стало быть, нужна ручная граната. Тогда после взрыва половина гарнизона — на ногах. Как бы не попал в разведгруппу курящий или простуженный: разберет кашель — и тогда пиши пропало!
Проверить все еще и еще раз!
План поиска словно бы прост: оглушить врага в дзоте и быстро вытащить «языка». Силы для этого имеются солидные — три полковые пушки, взвод разведчиков, отделение саперов, огневая поддержка роты, обороняющейся по краю оврага. И все это для поимки одного «языка»!.. Назначаю сигналы, устанавливаю порядок их подачи, проверяю готовность   артиллеристов. Им   надо дважды выстрелить по амбразурам трех соседних дзотов, а потом перенести огонь и не дать фашистам нагрянуть из глубины леса.
До начала поиска есть еще время, и я не спеша выбираю место, откуда удобно будет руководить поиском. А кругом такая красота — не передашь! В кустах и в лесу — птичий гомон. На дне оврага плавает легкая синева испарины. С ближайшей поляны долетает пьяня-ший запах клевера...
На той стороне все спокойно. Но вот гремит залп. Блиндаж врага окутывают клубы темного дыма и пыли. К дзоту, что виднеется на отшибе, уже карабкаются разведчики. А артиллеристы переносят огонь на «вторые» цели, чтобы прикрыть отход взвода. Правее участка поиска, в овраге, грохочут вражеские снаряды, с воем шлепаются мины. Огонь противника еще не откорректирован. Надо скорее отводить людей.
Поиск заканчивается. «Языка» нет. Разведчики притащили только документы.
—  Какой там «язык»!  Все разворочено, и на  блиндаж не похоже... Оба снаряда разорвались внутри! Больно уж точна наша артиллерия! Вот и остались при пиковом интересе, — невесело резюмирует сержант.
Что еще предпринять? Командир взвода Сергеев и политрук Гусаков придумывают сюрприз для врага. Они много толкуют между собой о какой-то новой «приманке», но сути дела никому не раскрывают.
—  Ручаюсь головой, что клюнет, — уверяет меня Федор Сергеев.
—  Этого   мало, — возражаю   я. — Выкладывай  подробности!
Сергеев немного поломался, но замысел свой открыл. Я придираюсь к каждой мелочи: уж очень смелую и оригинальную мысль предложили товарищи.
—  Неужели вам не понятно, что стало почти невозможно брать пленных поисками? Мы приучили  к ним противника, — горячо доказывает командир взвода.

[Константин]

—  Понятно, Федя. А придираюсь я для пользы дела. И вот уже все утрясено. Несколько дней разведчики
непрерывно хлопочут: нужны инструменты, краски. В сарае полным ходом действуют столярная и слесарная мастерские, допоздна открыта художественная «студия». Сергеев ходит с загадочной и многозначительной миной (план-то секретный!). Шутливо покрикивает на бойцов, втаскивающих в сарай мотки проволоки и веревки.
Наступает день испытания «механизмов». Под крики зрителей бойцы взвода Сергеева вытаскивают из сарая огромный каркас с полотнищем. На полотнище кукры-никсовский Гитлер с обезьяноподобным Геббельсом на плече. Лейтенант берется за рычаг и поднимает полотно. Мощно звучит смех.
Ночью разведчики устанавливают «сооружение» в ложбинке перед позициями врага. Механизмы подъема работают безотказно. Разведчики отползают в сторону, окапываются. О затее уже знает весь передний край, никто не спит, все ждут — что будет? Всходит солнце. «Поднять каркас!» Томительная тишина сменяется грохотом. По полотнищу стреляет вражеская артиллерия, бьют минометы, строчат из пулеметов. Снаряды ложатся близко к нему. Надо убрать карикатуру: она еще пригодится. Теперь фашисты переносят огонь на наши позиции, но бьют очень неточно.
Несколько раз мы поднимали каркас, и каждый раз противник шпарил по нему из всех стволов.
А вечером взвод лейтенанта Сергеева устроил засаду в овраге. Расчет простой: фашисты обязательно попытаются выкрасть карикатуру, оскорбляющую фюрера! Так и есть. Несколько силуэтов торопливо движутся по оврагу. Счет одиннадцать — ноль в нашу пользу: десять фашистов было убито, один взят в плен.
«Язык» сообщил все, что нас интересовало: номера частей, их расположение и оснащение, чем занимаются солдаты.
Но враг быстро понял, что опростоволосился, и больше не клевал на приманку.
День-два отдыха, и снова надо ломать голову над хитрым планом поиска или засады. Врага надо непременно выманивать из берлоги. Но как?
Что-нибудь придумаем. Разведчики горазды на выдумки. Год войны не прошел даром.
ВСТРЕЧА С ЭКЗАМЕНАТОРОМ. 17-Я ДИВИЗИЯ ПОМОГАЕТ ЮГУ
Покуда мы, разведчики, изобретали способы захвата «языка», а наша армия вела оборонительные бои, лавина фашистских полчищ двинулась к Дону, к Волге, к Кавказу. Лучше всего мы помогли бы войскам на юге, если бы сковали как можно больше сил врага. Для этого необходимо было не только удерживать те дивизии, которые уже вели бои, но и заставить гитлеровцев перебросить на наш участок резервы.
В июле все дивизии армии провели разведку боем. Специально выделенный батальон выбил противника ночной атакой из сильно укрепленного пункта Масаловки. Другой разведывательный отряд врезался в фашистскую оборону севернее деревни Карцово, третий — около Буркова.
Разведка боем принесла много важных сведений о противнике. Стало ясно, что в полосе нашей армии действуют только две германские дивизии. Для организации контратак врагу требовалось пять-шесть часов. Контратаки проводились без поддержки танков. Не чувствовалось артиллерии усиления. Вывод из всего этого напрашивался один: фашисты оставили здесь строго ограниченное   количество  войск — только для  обороны.
Западный фронт принялся готовить ряд частных наступательных операций. Активная роль отводилась в этих операциях и 33-й армии. Разгромить врага против правого фланга и наступать на Гжатск, навстречу другой армии, действующей с севера, — такова была наша боевая задача.
В первых числах августа в состав нашей армии прибыли 7-й гвардейский стрелковый корпус, три танковые бригады и артиллерийские части Резерва Главного Командования. Наступление готовили, опираясь на боевой опыт. Войска выдвигали к линии фронта только глубокой ночью. Днем же сотни машин с привязанными к ним сзади деревьями уходили от линии фронта в тыл, к Медыни   и Боровску.
Эти машины поднимали такую пыль, что подойти к дороге было невозможно. Гитлеровские самолеты-разведчики кружили над дорогами, наблюдая за «продвижением войск» на восток. Десятки бомбардировщиков жестоко бомбили подозрительные леса с ложными скоплениями войск. А в это время к передовой скрытно подтягивалась артиллерия, создавались запасы снарядов. Саперы прокладывали новые дороги, а по ночам снимали свои и вражеские мины. И вот долгожданный день начала наступления. Я получаю задание выехать в один из полков 222-й дивизии, которым командует Иван Федорович Лисовский, чтобы изучить вражескую оборону, что называется, в действии.
На командный пункт приезжаю рано утром тринадцатого августа. Высоко в чистом небе назойливо кружит вражеская «рама» *. Почти над самым лесом, возвращаясь с задания, с шумом пролетают «петляковы». Где-то вверху слышится то нарастающий, то затухающий рев моторов, пулеметные очереди. Это ведут бой истребители. Они забрались очень высоко: самолеты видны, только когда попадают в лучи солнца или тащат за собой к земле шлейф черного дыма.
В 6.15 начинается артподготовка. Почти полтора часа грохочут орудия, воют снаряды. Фашистские позиции заволакивает пылью и дымом. Там — сплошной грохот, но и в нем явственно выделяются взрывы новых реактивных мин М-30*". Противник почти не отвечает.
Наша артиллерия вызывает неподдельный восторг. Да, это не то, что было год назад! Славно потрудились советские ученые и инженеры-артиллеристы, славно поработали оборонные заводы. Растет огневая мощь Красной Армии.  Время работает на  нас.  Это  неоспоримо...
Капитану Лисовскому звонит   командир  батальона:
—  Первая рота убежала с позиций! Вот так новость!!
Наблюдательный пункт командира полка на высоком бугре. Внизу узкой извилистой лентой течет Истра. Мощные взрывы реактивных мин вызывают на воде мелкую рябь. Там, близ реки, из глубоких ходов сообщения, соединяющих траншею с ложем Истры, выбегают перепуганные люди. Они ищут укрытий — одни ложатся, другие бегут дальше, за реку. Мы с военкомом полка бросаемся навстречу первой роте:
—  Куда? Это же наша артиллерия!
Испуг проходит мгновенно, как мгновенно и начался
—  Чего испугались?
—  Как   чего? — отвечает    за   всех    младший   лейтенант. — Наши окопы всего в полутораста метрах от немецких. Началась артподготовка. Мы — в укрытие.   От взрывов земля ходуном ходит, стенки окопов осыпаются— будто рушатся. Ну и побежали...
— Через десять минут — в атаку. Скорее занимайте свои места!
Бойцы быстро скрываются в ходе сообщения и исчезают в туче пыли.
Огонь нашей артиллерии переносится в глубину обороны противника. Танки и пехота идут в атаку. Разрушена вся первая траншея врага и прилегающие к ней блиндажи. Там уже никто не сопротивляется.
Взвод младшего лейтенанта Кокарева (он объяснялся с нами по поводу паники) в блиндажах за первой траншеей берет в плен двадцать семь гитлеровцев. Все пленные контужены, у многих из ушей и носа течет кровь.
В глубине вражеской обороны атакующих встречает плотный огонь. Пехотинцы и танкисты несут потери. Нужна артиллерия. На подмогу снова приходят реактивные мины.
Наступление продолжается. Наши войска убедительно продемонстрировали врагу свою силу. После этого гитлеровцы вряд ли подумают о переброске резервов на юг. Может, даже решат возвращать те части, что уже сняты...
Хочется попутно рассказать о некоторых эпизодах и встречах, характерных для нашей армии того периода. Обстановка на Западном фронте летом сорок второго года мало чем напоминала ту, которая была там же год назад. Но многое из того, о чем писал Корнейчук в пьесе «Фронт», еще цепко держалось в армейской жизни, мешало полной перестройке армии на новый, победный лад.
За несколько дней до наступления у начальников отделов штаба армии появились заместители. Я теперь стал именоваться заместителем начальника разведывательного отдела по вспомогательному пункту управления (сокращенно — поВПУ).
Заместитель начальника штаба по ВПУ полковник Зарако-Зараковский приказал мне приготовиться к поездке на вспомогательный пункт (ВПУ должно было взять на себя управление правым крылом армии).
По пути мне и майору Толканюку, заместителю начальника оперативного отдела, предстояло выяснить, почему отстает 50-я стрелковая дивизия (накануне она вошла в нашу армию и действовала на самом правом фланге, но по непонятным причинам почти не имела продвижения, хотя и наступала).
В штабе дивизии настроение было мирное. Радикулит приковал к постели ее командира генерала Н. Ф. Лебе-денко. Адъютант комдива направил нас к начальнику штаба майору Марченко. По приглашению хлебосольного майора мы попали к нему на обед.
На окне я увидел книгу «История военного искусства». Книга знакомая! Сколько раз читанная-перечитанная в академии...
— Это — собственность полковника Десятова, — пояснил Марченко. — Поверите ли, он ее от корки до корки назубок знает! Сделает шаг — ссылка на Македонского, сделает второй — на Цезаря. Сейчас Десятое замещает командира дивизии, руководит боем. Он наэнпе.
Полковник Десятов — один из моих преподавателей. И я, естественно, решил немедленно повидать его, почерпнуть полезное, поделиться своими думами и послушать мнение своего учителя.
На наблюдательный пункт я поехал один по разбитой лесной дороге. Ехал и улыбался: наверное, у него все по уставу. И конечно, вспоминал прежние встречи с ним.
Весной сорок первого слушатели нашей группы готовились к сдаче экзаменов по истории первой мировой войны. Мы взяли обязательство иметь по группе средний балл четыре и две десятых. Вечерами собирались в зале истории военного искусства, тренировались у схем, разбирая отдельные операции.
Экзаменовали нас трое. Генерал-лейтенант Корсун— непридирчивый и справедливый человек, охотник задавать дополнительные вопросы, как правило, связанные с событиями на русско-турецком фронте. Генерал-майор Кузнецов — остроумный, находчивый лектор, знаток первой мировой войны и ее участник. И подполковник Десятов, у которого получить пятерку было так же трудно, как выиграть сто тысяч.
Мы, народ опытный, знали, что Десятов терзает подолгу, и заранее распределили роли. У Десятова должны были экзаменоваться трое слушателей, в том числе и я.
Вопросы билета были мне хорошо знакомы: сражение на Марне, Сарыкамышская операция на русско-турецком фронте и военно-политические итоги первой мировой войны. Пользуясь схемами, я отвечал спокойно   и обстоятельно.
—  Мастерски   ответили, — резюмировал    подполковник, поправляя  большие очки в роговой оправе. — Отлично, товарищ капитан, отлично. А что вы скажете   о Мемельской операции?
Я подошел к схеме и столь же уверенно рассказал об общей обстановке на северо-западном фронте, раскрыл замыслы сторон, остановился на ходе и итогах операции.
Десятов кивал, а я млел от восторга. Потом подполковник перелистал мою зачетную книжку и задал еще вопрос:
—  Перечислите главные операции кампании тысяча девятьсот    пятнадцатого    года    на    русско-германском фронте.
Я затрепетал. Будь схема, я бы выкрутился. Но схемы не оказалось. Какие же там были кампании? Августовская и Праснышская операции. Отход русской армии из Польши... Горлицкий прорыв... Карпатская операция.
Подполковник поморщился:
—  Мм...  Это  верно,  но  вы  забыли  о  хронологии... Когда началась и когда закончилась каждая операция?
Пятерку я все же получил. Но далась она мне с большим трудом. Пришлось выпрашивать еще один билет. А друзья потом подтрунивали: «Битву экзаменатора со слушателем следует отнести к разряду классических...»
Вот и НП Десятова. Полковник сидит на раскладном стуле у столика, и перед ним — не верю глазам своим! — схема сражения у Камбре (было такое сражение во Франции в 1917 году). Как бы очнувшись от глубокого сна, Десятов рассеянно смотрит на меня.
—  Вы из штаба армии? Ах  да, из штаба армии.  За обстановкой? Дайте вашу карту, оператор быстро нанесет...
Что за напасть! Офицер, исполняющий обязанности командира дивизии, руководит боем по схеме сражения у Камбре, командира из штаба принимает за «сборщика обстановки»...
—  Простите, товарищ полковник.  Вы, очевидно,   не поняли.  Я  заместитель  начальника   разведывательного отдела штаба армии.
—  Ага, ясно! Разведчика ко мне! — ни к кому не обращаясь, кричит Десятов. —  Военный совет поручил мне выяснить, почему дивизия третьи сутки топчется на месте?
Полковник медленно складывает схему. Под ней обнаруживается карта, слава богу, не семнадцатого, а сорок второго года.
Не стану передавать короткий диалог со своим бывшим экзаменатором. В тот момент мы с ним поменялись ролями — я теперь спрашивал, а в ответ слышал нечто невразумительное. Мысли полковника витали среди теней Самсонова, Мольтке, Жоффра. Еще полтора года назад он беспощадно бичевал этих генералов. А генералы-то сыграли с Десятовым злую шутку — взяли его в плен...
Побывав вместе с разведчиками на передовой, я понял, что боем просто-напросто не руководят, что полки распыляют свои силы на второстепенные задачи.
С тяжелым сердцем возвращался я к генералу Лебеденко. Майор Толканюк, побывавший в другом полку, тоже не мог сообщить ничего приятного.
Слушая нас, Лебеденко морщился от боли:
—  Вот поправлюсь, за все сам возьмусь. Тогда рванем! Сколько раз так бывало в гражданскую...
Напрасно Толканюк пытался деликатно убедить генерала, что нынче для успеха в бою мало одного боевого порыва.
—  Сынки мои, кого вы учите? Вы под стол пешком ходили, когда я за Советскую власть воевал. Для   вас война в диковинку, а я ее — как свои пять пальцев...
Вечером в самых мягких выражениях мы доложили полковнику Зарако-Зараковскому о боевых действиях полков. От выводов воздержались: первое впечатление может оказаться не совсем точным. Нам разрешили побыть в дивизии еще несколько суток...
Но на другой день — вызов в штаб армии. Не заходя в отдел, направляюсь к полковнику Киносяну.
•— Приехали? — встречает меня Киносян. —• Отлично! Военный совет назначает вас начальником штаба семнадцатой Краснознаменной стрелковой дивизии. Ваш предшественник, полковник Садов, надолго вышел из строя, а дивизия ведет бои. Не возражаете? Ну и хорошо. Народ вам знаком, дивизия сформирована из бывших ополченцев Москворецкого района. Теперь дерется не хуже кадровой. Я доволен. Наконец-то! Будет теперь дело погорячей и посложней. До сих пор мне приходилось лишь давать советы — порой удачные, порой неудачные, а потом я только наблюдал, как их выполняют. Теперь советовать, вернее приказывать, будут мне, а я буду воевать!
Много ли времени надо для передачи дел заместителю по ВПУ? Ермашкевич мигом принимает дела. Борис, старый друг, прощается со мной с грустью, мне тоже на минуту становится печально, но радость сильнее!
Потом наступает раздумье — не ошибаюсь ли, оставляя штаб? Не потому, что в штабе безопаснее — от опасности я не прячусь, а потому, что больше возможностей выбирать, больше самостоятельности.
По новому мосту, построенному саперами, переезжаю I через Истру. Позади остается первая позиция бывшей полосы обороны немцев. Всюду следы нашего мощного (артиллерийского удара. В низинах большие воронки от разрывов «ванюш». Воронки уже наполнены водой. Ва-1ляются повозки, машины, орудия. Во многих местах видны указатели с надписью: «Мины».
С шоссе, идущего от Юхнова на Гжатск, поворачиваю в сторону и еду по обочине километра четыре. Впереди лес, там командный пункт 17-й дивизии. Дорога проложена по просеке. Синеватая дымка застряла в вершинах громадных деревьев. Пахнет гарью, взрывчаткой. По краям глубоких воронок свежевывороченная земля. На маленькой елочке болтается носовой платок. Невдалеке — забытый кем-то топор. Везде следы поспешного переезда.
Несколько ремонтников копаются в искореженных остатках наших автомашин: отбирают годные детали. Один из красноармейцев отвечает на мои расспросы:
— Штаб только что снялся. Ну и бомбежка была! Прямым попаданием разнесло автобус дивизионной газеты. Бумаги летели выше леса... А штаб — в соседнем лесу. По следам найдете.
Штаб нахожу на большой поляне. Саперы рубят лес, строят штабные блиндажи с перекрытиями. Связисты на скорую руку подвешивают провода.
По осанке и жестам среди офицеров выделяется молодой майор. К нему обращаются больше всего: он тут старший. Около майора три человека с картами, вблизи, на пне, пишущая машинка. К толстой ели привязан телефон... Фамилия майора Иванов. Он начальник химической службы дивизии.
— До сих пор саперный батальон не отрыл окопы для роты химической защиты, — возмущается Иванов, не успев даже толком познакомиться..— Прошу вас, как начальника штаба, принять срочные меры!
Майор Иванов стоит передо мной в весьма независимой позе. Окружающие настороженно ждут: как поступит новичок.
—- Действительно безобразие, если рота химзащиты не укрыта, — твердо говорю я. — Даю срок сутки. Проверю. А саперов не получите.
Начхим обескуражен. Остальные офицеры явно на моей стороне. Похоже, к майору тут относятся не очень сердечно. Нахрапистых в армии не любят.
Командир дивизии генерал Селезнев — на наблюдательном пункте. Связываюсь по телефону и прошу разрешения прибыть лично. Генерал предлагает мне пока знакомиться со штабом, а вечером обещает поговорить.
Мне показывают блиндаж. Мой новый блиндаж. В нем я буду находиться вместе с военкомом штаба.

[Константин]

Саперы набрасывают поверх перекрытия землю. Плотники прилаживают ступеньки, сбивают дверь. Спускаюсь по ступенькам вниз. Тусклый свет еле освещает через небольшое оконце узкий, короткий, без сруба блиндаж. На вбитых в землю кольях — доска от широкого ящика. Это стол.
К концу дня все чаще появляются командиры с папками. Некоторые приносят заготовленные по шаблону донесения: «Авиация противника нанесла бомбовый удар. Дивизия — в прежнем районе. Бои не вела. Пополняла запасы».
Растолковываю одному капитану, что такое донесение не дает штабу армии ни малейшего представления о положении дел в дивизии и предлагаю переписать донесение. Капитан не успевает отойти, как его обступают другие офицеры с папками. Начинаются, должно быть, разговоры насчет новой метлы и чужого монастыря, в который со своим уставом... Дело известное. Сам толковал о том же, когда прибывали новые начальники.
Донесения, сводки и другие документы читаю внимательно, но стараюсь не придираться... Однако общим фразам, вроде «пополнялись личным составом», «восстанавливали боеспособность», — объявляю войну. Этого требует дело. Помаленьку нахожу общий язык с командирами.
Много существует способов вынудить начальника подписать документ, который его не устраивает. Можно выждать, пока начальник куда-нибудь заторопится и не сумеет вникнуть в суть; можно перехватить его на коду, когда он занят другими делами, или выждать момент, когда у начальника будет хорошее настроение. Самый же верный способ — докладывать тогда, когда истекает время и уже нежелательна любая переделка. Этот прием считается запрещенным, как в боксе удар в нижнюю область живота.
Судя по документам, с которыми я успел ознакомиться, этим запрещенным приемом пользовался только начальник химической службы майор Иванов. В представленных им сводках и донесениях почти невозможно было докопаться до смысла.
Приезд генерала Селезнева прерывает мой натянутый разговор с Ивановым.
Комдив оказывается немолодым, очень приветливым человеком.
—  Познакомились со штабом? Своим заместителям представлю вас, как только соберутся, — с доброй улыбкой баском воркует генерал. — Что нового в армии? Как развивается наступление?
Склоняемся над картой. Докладываю, что весь фронт армии продвинулся на десять — пятнадцать, а местами — на двадцать километров, что противник несет большие потери.
—  А как дела на Волге и Дону? — интересуется генерал Селезнев.
На этот вопрос отвечаю, ссылаясь на информации разведывательного отдела штаба фронта. Данные однобокие, только о противнике, но и по ним можно судить о напряженности сражения.
—  Чем же мы, в сущности, помогаем нашим друзьям на Юге? •— спрашивает командир дивизии.
—  Многим, товарищ генерал. До нашего наступления перед нами оборонялись всего две дивизии, авиация появлялась редко. Теперь же разведка отмечает целых пять пехотных дивизий, до сотни танков и четыре авиационных полка. Пленные двух дивизий показывают, что их соединения перебрасывали на юг, но с дороги вернули к Вязьме.
— Очень хорошо! Правда, будет нелегко, но Югу поможем. Придется наступать.
К нам присоединяется военком дивизии Сировский. Над развернутой картой склоняемся уже втроем. В который раз с сожалением убеждаюсь в очень узкой оперативно-тактической осведомленности командиров-войсковиков. Они знают сводки Совинформбюро, чрезвычайно скупо сообщающие о ходе боев на всем фронте. Знают, что творится перед фронтом своей части или соединения. А что происходит у соседей, — как правило, неизвестно. И не потому, что этим не интересуются! Просто такие данные негде взять.
За год войны мы еще не преодолели эту «узость».
Получен приказ продолжать наступление в северном направлении.
Сложна боевая задача дивизии. Надо форсировать реку Ворю и прорвать оборону противника у шоссе Юхнов — Гжатск. Наступая затем вдоль шоссе, предстоит овладеть деревней Шатешей, безымянной высотой юго-западнее Тупичино и захватить рубеж Шарапово — Юртово. Как пишут в штабных документах, «глубина задачи» — одиннадцать километров. В полосе наступления обороняется пехотный полк, усиленный тридцатью танками и дивизионом артиллерии. Полк окопался, на более опасных направлениях прикрылся проволокой, минными заграждениями. Правее нас пойдут в наступление две стрелковые бригады, а левее — 30-я гвардейская дивизия.
В блиндаже тесно и душно. Мы заседаем в просторном шалаше, накрытом сверху брезентом. Я на непривычном председательском месте. Готовим боевой приказ, приказ по тылу, разрабатываем таблицы, планы, распоряжения по разведке, по противотанковой, противовоздушной и противохимической обороне, одно и то же переписываем в разные документы. Растут кипы бумаг...
Расходимся на рассвете. А уже через несколько минут вместе с группой командиров штаба дивизии едем в 30-ю гвардейскую — согласовывать наши действия.  При разработке таблицы смены частей предусматриваем все, чтобы обеспечить  четкие ориентиры для сменяющихся.
Мало мы все же занимались до войны обучением подразделений и их командиров всем тонкостям боевой службы войск. Мне, например, задачу смены частей на боевых позициях пришлось решать впервые. А это — проблема не из легких.
Генерал Селезнев собирается на рекогносцировку. Он будет выслушивать решения командиров полков, организовывать взаимодействие. Мне поручено связаться с командирами танковых бригад и вместе с ними ждать генерала вечером, у деревни Балмасово.
Есть еще время заняться текущей работой начальника штаба: «Зачислить в списки и на все виды довольствия», «Полагать налицо», «Исключить из списков и снять со всех видов довольствия», «Для пользы службы»... Немало и таких дел накопилось за несколько суток.
Но возиться с бумагами так и не довелось. Один из сильных артиллерийских налетов пришелся и по нашему командному пункту. Прячемся в укрытие. За три минуты свыше сотни взрывов. После грохота и треска — мертвая тишина. Выждав несколько минут, выбираюсь наверх. Поваленные деревья. Под ногами словно перепаханная земля. В двадцати шагах большая воронка. Люди пока в укрытиях. Потерь нет.
Спешу на встречу с танкистами. Почти одновременно со мной к назначенному месту подъезжает полуторка. В кузове шесть человек в синих комбинезонах. Из кабины медленно вылезает полный танкист.
—  Командир  восемнадцатой  бригады  подполковник Котов. Со мной командиры батальонов.
Пока нет комдива, ориентируемся на местности, делимся новостями.
А вой снарядов со стороны противника все усиливается. Расшевелились и наши артиллеристы. Шипят, посверкивают «катюши». На северном берегу Вори поднимается темное облако. Слышатся длинные очереди пулеметов. Бежим в ближайшие щели. Такие перестрелки — огневые дуэли — обычно непродолжительны. И верно, через четверть часа стрельба стихает.
—  Появляться  опасно.   Зорко  следит  немец! — предупреждает генерал, подходя к нашей группе и показывая в сторону врага, Перебегаем к кустарнику и попадаем в ход сообщения, а по нему — в первую траншею. Танкисты снимают комбинезоны. Непрерывно посвистывают пули. Мы надеваем каски. Осторожно приподнимаемся, смотрим за реку. В километре немецкая траншея. Она кажется безжизненной. Во многих местах воронки, а может, и окопы, беспорядочно разбросанные по полю. Врага не видно, но мы знаем, он пристально ловит каждое наше движение.
Командир стрелковой роты показывает, откуда безопаснее всего можно осмотреть реку. Успех совместных действий дивизии и танковой бригады зависит в конечном счете от того, переправятся ли танки через Ворю. Вот почему всех интересует эта неширокая медлительная речушка.
По непрерывной траншее выходим на опушку леса. От деревни река идет к нам ровной лентой, потом воды ее будто упираются в обрывистый берег и, отражая высокий лес, величаво уходят влево. Воря и ее долина видны как на ладони. Мы обсуждаем все варианты будущего боя.
Быстро промелькнула ночь перед наступлением.
И вот уже гремят сотни орудий. О, это совсем не то, что было восточнее Угрюмовских высот и на реке Наре! Над нами проносятся три девятки «илов». Потом, прижимаясь к вершинам леса, по трое возвращаются штурмовики, преследуемые «мессершмиттами». Едва только показываются немецкие бомбардировщики, как на них набрасываются наши истребители...
Первые доклады. 1314-й полк выдвинулся к реке левее шоссе. 1316-й находится у реки южнее и юго-западнее деревни Шатеши. В местах бродов дно и берега реки минированы, в воде много малозаметных препятствий. Но вот уже 1314-й зацепился за противоположный берег. Противник давит наступающих огнем минометов и артиллерии.
—  Рывком вперед! На бугры! — распоряжается комдив и обращается к начальнику артиллерии: — Прикройте их понадежнее.
1316-й доносит, что его батальоны тоже переправились через реку и залегли под сильным огнем врага. Идет бой равного с равным по силе.
—  Все    ясно, — говорит    генерал    Селезнев. — Враг обязательно попытается сбросить нас за  реку.   А   мы примем все меры, чтобы захватить оугры и удержаться. Все ясно. Однако надо побеспокоиться и о завтрашнем дне. Поезжайте, товарищ Соболев, в штаб и организуйте там все, что надо для устройства танковых переправ.
За ночь саперы успевают навести переправы, а танкисты и артиллеристы — перейти через реку.
Новый день начинается артиллерийской перестрелкой восточнее шоссе. Дуэль перерастает в сплошную канонаду. Фашисты пытаются своим огнем сорвать нашу атаку, а мы — подавить этот огонь. В воздухе тоже завязываются бои. С исходных позиций вырываются наши танки и уходят за бугры, увлекая за собой пехоту.
У шоссе видны яркие вспышки. Несколько наших танков останавливаются. Две машины горят. Остальные ищут укрытия за холмами. С поросшей лесом и кустами безымянной высоты появляются две группы гитлеровских танков по пятнадцати единиц. Наши противотанковые орудия успевают подбить три танка "и зажечь один. Генерал Селезнев приказывает артиллерии подготовить подвижный заградительный огонь и вызвать на помощь штурмовиков.
Мощный удар нашей артиллерии длится примерно пять минут. Этого оказывается достаточно, чтобы ненадолго сковать танки противника. Командир бригады Котов перебрасывает за это время на опасное направление четыре KB и три «тридцатьчетверки». Контратака противника отбита, но и бригада, к сожалению, ослаблена. ■ — И когда только мы избавимся от «малюток»! Все потери за счет их! —досадует Котов.
«Малютками» танкисты называют машины Т-60 и Т-70 — слабенькие танки с незначительной броней и легким вооружением. Таких машин в бригаде еще более половины.
В течение всего дня бой проходил с неослабевающим напряжением. К вечеру 1314-й полк разворачивается вдоль шоссе фронтом на восток и правым флангом ведет бой с гитлеровцами, укрепившимися на северной окраине деревни Уполозы, 1312-й атакует противника у шоссейной дороги, 1316-й полк окончательно овладевает Шатешей.
Начальник разведки дивизии майор Христофоров доставляет^ пленного танкиста. «Язык» сообщает, что их танковый батальон спешно возвращен с железнодоро ной станции, куда уже были поданы платформы для погрузки.
Держитесь, боевые друзья на Юге! Мы помогаем вам, чем можем!
Бой временно затихает. Армия переводит дух.
17-я дивизия сдает свою полосу ЗО-й гвардейской дивизии и выходит в резерв фронта. Одни сутки — на устройство, и пошла боевая учеба. Мы получаем маршевые роты, пополняем части  техникой, отмываем окопную  грязь, латаем обмундирование.
— Укомплектуемся,     вооружимся, попаримся в баньке— и прямехонько на Волгу, •—уверяет один из командиров.
Хорошо бы так. Но события складываются для меня самым неожиданным образом —• срочно вызывают в штаб фронта. Начальник штаба генерал Соколовский называет меня дезертиром за то, что ушел из разведки. Но Соколовский все же корректен. А начальник разведотдела штаба полковник Ильиницкий совсем не стесняется в выражениях. Высказав все, что он думает о моем поведении, полковник кончает свой монолог фразой: «А в разведку тебя вернем!»

[Дмитрий М]

Интересно.. Только лирики много.. И может географии не совсем сходится..

[Константин]

Лирики много, но дер. Шатешу я нашел на карте) Они как то сначала на запад, а потом север наступали.

[Дмитрий М]

Да, я знаю. Про 15 немецких танков думаю, что загнули.
Я попытаюсь сегодня действия 18 тбр в августовских боях вынести в отдельную тему в разделе "33 армия"

[Константин]

А нормальные схемы боевых действий по этой теме есть?

[СЛЕДОПЫТ]

156-ой разнес бы всех на атомы в метре. У кого сомнения?? (Вопрос- от чего такой снаряд?? от гаубицы?  Нашей?? Где нашли?? На линии фронта?? ). 

Действительно хороший вопрос... Еще бы очень хотелось узнать где применялся боеприпас такого калибра, в каких артиллерийских системах, да и сами 156 мм артсистемы хоть раз увидеть?

Из гаубиц прямой наводкой не стреляют.

Это утверждение или предположение? В любом случае - глубокое заблуждение!
А по механизированным средствам и бронетехнике противника гаубица не применятся, или она в этом случае работает с закрытой позиции по "панораме"?