Выход генерала Ефремова: новая версия.

[BRABUS]

Да не вопрос, просто и здесь писал, и на Райберте, думал, в почте ошибка
Рождение сына - да событие. Поздравляю!!!
Тут, если резюмировать по поводу медобоза, что мы все накалякали (если что неправильно, поправьте, уважаемые форумчане):
То, что обоз танками немцы давили, и раненых из автоматов достреливали "от ждивота" - не много не соответсвует действительности. Да, из Шпырей бойцов поднимали, и в 50-60 годы, там и Краснов работал, и кондровские поисковики, и педучилише Макар водил. Вот куда перезахоранивали - честно говоря, лично я незнаю...
Дмитрий! Часть медицинского обоза, думаю, большая часть, была захвачена в плен. Списки тех, кто оказался в Вязьме, вроде где-то есть. зайдите на Солдат ру, там Вам точно подскажут. И нас в курсе тогда держите

[BRABUS]

По поводу информации от форумчанина Воина. Пользуясь случаем, уважаемый Воин! Личные сообщения к вам от меня не проходят, почту Вы свою не оставили. По итогам Вахт в Шпырях - у кого можно поинтересоваться относительно документации по итогам  работы, а именно, кому передали акты об эксгумации? Где можно посмотреть установленные имена? Я вот нашёл только одно:
ЖУДРО Федос Павлович. Родился: 1910 г., Витебская обл., Сененский р н, Рылянский с/с, Вейна. Призван Сенненским РВК. Красноармеец. Семья: Жудро Рапина Федоровна.
Найден: август 1986 г., Смоленская обл., Угранский р н, у дороги Буслава Песково. Захоронен: 7.8.1986 г., Смоленская обл., Угранский р н, д.Слободка. Отряд: «Поиск», г.Калуга.
И вообще, в каких годах эти Вахты проводились, под чьим руководством, куда перезахоранивали бойцов - вы назвали цифру примерно 1000 человек. Это те, кто на Вашей памяти. Плюс к этому бойцы, найденные другими поисковыми отрядами - получается, что в Шпыревском и окрестных лесах Ефремов потерял больше половины людей?

[Константин]

Брабус!

почту Вы свою не оставили.

Как не оставил когда почта у него в профиле указана: Вы не можете просматривать ссылки Зарегистрируйтесь или Введите логин

И вообще, в каких годах эти Вахты проводились, под чьим руководством, куда перезахоранивали бойцов - вы назвали цифру примерно 1000 человек

Он написал:

А официальный поиск в этих местах ( т.е. Вахты Памяти) начались с 1989 года.

и

Извиняюсь, но цифра 500 взята мною грубо примерно. Так может быть 400-500-600.

Где ты цифру 1000 увидел?

у кого можно поинтересоваться относительно документации по итогам  работы

Его фраза:

Точную цифру возможно знает  Куликовских Нина Германовна - руководитель поиск. объединения из Вязьмы.

Человек уже все написал!

[Константин]

КУЛИКОВСКИХ НИНА ГЕРМАНОВНА (Вязьма, Смоленская область), директор Смоленского областного центра героико-патриотического воспитания и социальной помощи молодежи "Долг"
Поисковое движение как одна из форм увековечения памяти погибших защитников Отечества Смоленской области и краеведческого, патриотического, нравственного воспитания молодежи

г.Вязьма, ул.Пушкина, д24

Тел/факс (48131) 6-11-63

Позвонишь?

[BRABUS]

Если писал - значит я просмотрел. А почта недавно появилась, раньше я её не видел. Цифра 1000 была взята то-ли из топика, то ли из единственного письма  уважаемого Воина - 500 в лощине, 500 на госпитальном болоте. Всесоюзные Вахты памяти непосредственно в Шпырёвском лесу не проводились. Если речь идёт про Темкинский или Угранский район - другое дело.
Извиняюсь, но цифра 500 взята мною грубо примерно. Так может быть 400-500-600. А это еще примернее
Анне Германовне я и сам могу позвонить, да и телефон у меня её есть мобильный.
Блин, человек пишет в теме, что он участник Всесоюзных Вахт, а потом - цифра взята грубо, возможно знает. Три минуты поиском по любому военно-археологическому форуму больше сведений даст.
Информации о первых поисковых работах в Шпырёвском лесу, а поиске там в 80-х годах очень мало. Не было тогда интернет-форумов и цифровых фотоаппаратов. Да и отчёты так тогда не писали.
Воин, тогда хотя бы расскажите о своей работе. Сохранились ли документация, были ли имена и т.д.
А в общих чертах, так в таком ключе можно и про работе по Африканскому корпусу Роммеля писать, что я там был...

[Константин]

Анне Германовне я и сам могу позвонить, да и телефон у меня её есть мобильный.

Вот сначала ей надо позвонить.

[Константин]

Из воспоминаний полкового комиссара Н.И. Коншина

Я быстро перелистал страницы и понял, что держу в руках дневник. Вчитался. Это были короткие, лихорадочные записи о пережитом и выстраданном. Вот некоторые из них.

«9 апреля. Утром немцы перешли в атаку на узком фронте. Они потеряли в этом бою шесть танков и до двухсот человек убитыми, но оборону дивизии прорвали и к вечеру вышли на Угру с запада, отрезав дивизию от главных сил группы генерала Ефремова.
Наши подразделения сражались мужественно, хотя люди были голодны, смертельно устали и нам не хватало патронов, а снаряды были израсходованы еще в первой половине дня.

10  апреля. Ночью подразделения дивизии собрались в лесах севернее Стукалова. Развернулся   огромный   медпункт. Врачей мало. Легкораненые сами бинтуют друг друга.
Связь с генералом Ефремовым прекратилась еще днем. Высланные к нему люди не вернулись. Мы решили пробиваться к командарму по лесам: меньше вероятности встретить вражеские танки.
У нас нет авиации, артиллерии, танков. Очень мало патронов. Люди голодны. Но у нас есть большевистская воля и вера в победу. Коммунисты беседуют с людьми. Настроение боевое.
Поступило двадцать три заявления от желающих вступить в ряды ВКП(б).
Утром внезапной атакой смяли заслоны противника в двух небольших деревушках. К вечеру сосредоточились в лесу, всего лишь в четырех километрах от группы командующего. Короткий отдых. Раненым выдали продукты, захваченные при разгроме небольшого вражеского обоза. Уже более двух недель здоровым выдаем вместо хлеба и сухарей по сто граммов ржи. Сегодня не было и этого.
Раненые предлагают здоровым свой паек: тем нужнее — они ведь тащат раненых на себе. Здоровые не соглашаются. Сколько у нас изумительных людей!

11  апреля. Дивизия опять в пути. Впереди — ударное подразделение, сформированное из коммунистов и комсомольцев. У них автоматы, патроны, гранаты. За ними — подразделение с оружием, но без боеприпасов. Здоровые бойцы ведут или несут раненых, больных и ослабевших. Колонну замыкает рота, прикрывающая всех сзади. Сунуться в лес ночью немцы боятся. Нас не преследуют. Решительной  атакой   уничтожили   вражеские   заслоны   и утром соединились с командармом.
Вечером генерал Ефремов приказал выходить из окружения навстречу 43-й армии. Нам быть в арьергарде и прикрывать группу.
дивизиям генерал объявил благодарность за стойкость, за то, что в течение двух с половиной месяцев привлекали на себя в три-четыре раза превосходящие силы врага и нанесли ему большие потери.

12 апреля. Укрепляемся на новых рубежах. Полк старшего лейтенанта Ярос-лавцева отбил четыре атаки Отличился сержант Григорий Воротилов. Он из пулемета уложил около шестидесяти немцев. Командующий вручил ему орден Ленина.
Начало выхода группы с угра 13 апреля перенесено на утро 14 апреля: две дивизии не успели приготовиться.

13   апреля. Сегодня  немцы трижды  атаковали полк старшего лейтенанта Сгепченко и дважды —полк Яро-славцева. Атаки отбиты.
Командарм был на позициях обоих полков. Многих наградил, но орденов не выдал — нет орденских знаков.

14  апреля. Ночью соседние дивизии сосредоточились в лесу южнее деревни Шпырево. Рано утром с юга послышалась сильная стрельба.  Видимо, дивизии начали прорываться  через  заслоны  врага   между  Беляевом  и Буславой.
Через два часа связь с командармом прекратилась.
Около полудня четыреста фашистов с шестью танками отрезали от дивизии стрелковый полк Степченко. Командир полка молод, недостаточно опытен, но комиссар старший политрук Мусланов прошел с полком через бои на Наре, сражался у Боровска и Вереи. Он не подведет, не растеряется.
К вечеру дивизия сосредоточилась в Шпыревском лесу. Нет только Степченко. С ним не удалось установить связь. Отовсюду стрельба. Связаться с Ефремовым тоже не удается.
Разведка донесла: между Беляевом и Буславой не пройти. Решили выходить к своим не за командующим, а прямо на восток.
Перераспределили боеприпасы. Закололи трех последних лошадей.

15 апреля. Всю ночь южнее Шпырева стрельба и взрывы. Чго там происходит?
Ночью пошли к Угре, решили переправиться южнее Абрамова. Головные подразделения шли по плотному насту, а замыкающие — в жгуче-холодном месиве снега и воды. У речки Семезги люди пошли по колено в воде. Говорят, так теплее и лучше. Попробовал и я И верно — по колено в воде теплее!
Впереди автоматные очереди, погом сплошная трескотня. Колонна вышла из воды, остановилась. В бою участвовало только головное подразделение — у него были патроны.
Полковник Миронов с начальником артиллерии Бодровым выдвинулись вперед. Попали под обстрел и оба были ранены Наши автоматчики сбили заслон противника, и колонна пошла дальше.
Миронов — в забытьи, у него жар. Командование принял полковник Василий Семенович Бодров. Миронова несем на носилках. Медикаментов никаких.
Миновали лес, вышли к Угре Справа нас обстреливают пулеметчики. Бодров распоряжается переправой. Река разлилась метров на сто — на двести.
Через полынью у берега бойцы перебирались по переходным мосткам. Потом шли по залитому лугу по пояс в воде. Два подразделения переправились через реку благополучно. Когда на лед вышло третье подразделение, немцы атаковали нас вдоль берега, открыли артиллерийский и минометный огонь по переправе. Льдины громоздятся друг на друга, ломаются, рушатся. Те, кто был на льду, бросились назад, к мосткам. Многие упали в полынью, но не всем удалось выплыть.
В бою на переправе от вражеской пули погиб Константин Иванович Миронов.
Подразделения, которые не успели переправиться через Угру, я отвел обратно в Шпыревский лес и принял отряд под свое начало.
Со всех сторон слышатся взрывы снарядов и мин, автоматные очереди —немцы  прочищают лес.  Нам  задерживаться нельзя. Пытаюсь пробиться через роковую для группы командарма дорогу, чтобы уйти в леса южнее и соединиться со своими. Немцы настороже — держат под контролем все дороги, просеки, поляны, особенно район Беляева и Буславы.
Послушался совета старшего лейтенанта Ярославце-ва — отвожу отряд на десять километров западнее, чтобы потом двигаться на юг. Ярославцев теперь опять за начальника разведки.
Идем по намеченному маршруту и километров через шесть собираемся в леске около Лутного. Непривычная тишина. Ярославцев организует засаду на дороге. Захватываем подводу с продуктами — как нельзя кстати.

17  апреля. За целую ночь прошли только четыре километра и остановились в лесу у   небольшой   деревни Дорки. Отдых необходим. Люди истощены до предела. Надо подправить обувь, одежду, осмотреть и перебинтовать раны, постирать бинты. Необходимо, наконец, побеседовать с людьми.
Поступило двенадцать заявлений о приеме в партию.

18  и 19 апреля. Отряд отдыхает. Только и разговоров, что о предстоящей встрече со своими. Кто-то тихо запевает — давно уже песен не слышали, а тут поют четверо, а вокруг собралось человек пятьдесят. Слушают молча.
Провели совещание коммунистов отряда.

20  апреля. Утром попытались выбить   противника из Дорок, но тщетно. У них много автоматов,   пулеметов. Обошли деревню лесом, остановились у Родни, километрах в четырех южнее Шпыревского леса
.
21   апреля. Через разливы, канавы, ручьи, речки добрались наконец до леса западнее Слободки  (это примерно в двадцати пяти километрах от Юхнова).
Высылаю в глубь леса разведку. Она обнаружила много следов. Что за напасть! Вскоре из густого подлеска выбегает лейтенант, машет нам рукой. Оказывается, неподалеку полк Степченко. Идем к ним.
Радости было! Степченко и Мусланов живут припеваючи. У них и боеприпасы, и еда, и медикаменты! Отку да? К ним попала радистка Маша Козлова. Радистка установила связь со штабом фронта, и он руководит выходом полка. Подбрасывает самолетами то продукты, то патроны.
Я попросил Машу передать командующему фронтом о положении дивизии. Нам приказали выходить в район сплошных лесов, в сорока километрах юго-западнее Юх-нова, туда, где действуют  партизаны  товарища Жабо.
Мы сформировали подразделения, назначили командиров и политработников. Головные и замыкающие отряды вооружили автоматами. Для помощи раненым и ослабевшим выделили более крепких сопровождающих или носильщиков. Над истощенными и изголодавшимися установили строгий контроль врачей и товарищей.
Командование отрядом возложено на старшего лейтенанта Степченко — неопытным его теперь не назовешь! Я стал военкомом.
Решили идти днем. Выслали разведку к шоссейной дороге Вязьма — Юхнов. Там оживленное движение, патрулируют танки. Нет, днем пересекать рискованно, надо беречь людей. Только под вечер головное подразделение перекрыло шоссе и пропустило через него весь отряд, сдерживая яростную атаку двух немецких рот.
Широко разлилась лесная речка Сигора. А нам надо перейти ее. Времени на устройство переправы нет. С минуты на минуту могут появиться автоматчики противника. Ох, и досталось же нам тут!
Наконец-то входим в глухие леса. Каждый километр — час. Каждый километр — кровь, пот, нервы и седые волосы.
К нам присоединяется отряд 160-й дивизии. Им командует подполковник Кириллов. Это хороший боевой командир. Его и назначаем командовать отрядом из остатков 113-й и 160-й дивизий. Тут, конечно, полно знакомых: обе дивизии из народных ополченцев Москвы, а в Москве хоть и миллиона три-четыре живут, а все почему-то либо знают друг друга, либо имеют общих знакомых.
Ночью прошли южнее Митькова, через Плесы и захлюпали по широкому болоту. Не слышно ни орудийных выстрелов, ни автоматных очередей. Только иногда самолеты заставляют нас прижиматься к деревьям.
На привале к тыловому охранению вышел начальник артиллерии 338-й дивизии полковник Панков, истощенный, оборванный, небритый — не узнать. Он тут бродит с отрядом своей дивизии, а в отряде люди уже пятые сутки варят кожаные ремни и жуют кору. Мы им дали, конечно, сухарей и концентратов и присоединили к нашей колонне. А они плетутся еле-еле, один Панков — героем: тащит еще на себе своего комдива Кучинева, раненого и опухшего.
Ура! Ура! Соединились с партизанами товарища Жабо. Сообщили фронту. Кошмарный сон — позади.
У партизан в землянках чисто, светло, просторно. Даже не верится, что так бывает. Отдохнули, отоспались, отмылись, и народ уже требует — давай партсобрание. Вон сколько заявлений подано! Создали парторганизацию. Хоть она и временная, а нужна позарез.
Бойцы отсыпаются. На дворе — апрель, а ребята молодые. Бреются ребята по два раза в день, терпеливо сидят около сапожников и портных, потом, прифрантившись, идут знакомиться к девушкам-партизанкам.
Буйствует апрель. Весна берет свое».

[игорь6719]

Из воспоминаний Майора Павла Федоровича Толстикова


«9 апреля. Поступило двадцать три заявления от желающих вступить в ряды ВКП(б).

17  апреля. Поступило двенадцать заявлений о приеме в партию.

18  и 19 апреля. Провели совещание коммунистов отряда.

Когда успевали-то?! И до этого ли было вообще?! 
"Уже более двух недель здоровым выдаем вместо хлеба и сухарей по сто граммов ржи. Сегодня не было и этого."
"Закололи трех последних лошадей."
Ну да ладно: Замполит писал!

И вот еще не понял: "Вечером генерал Ефремов приказал выходить из окружения навстречу 43-й армии. Нам быть в арьергарде и прикрывать группу."

Ночью соседние дивизии сосредоточились в лесу южнее деревни Шпырево. Рано утром с юга послышалась сильная стрельба.  Видимо, дивизии начали прорываться  через  заслоны  врага   между  Беляевом  и Буславой.
Через два часа связь с командармом прекратилась.
Отовсюду стрельба. Связаться с Ефремовым тоже не удается.
Разведка донесла: между Беляевом и Буславой не пройти. Решили выходить к своим не за командующим, а прямо на восток.

Так куда шел Ефремов?

[Константин]

Так куда шел Ефремов?

Ефремов шел на юго-восток, а они решили пойти к Абрамово на восток от Шпырево.

[Константин]

Из воспоминаний майора Павла Федоровича Толстикова

—  Расскажу все по порядку —с самого начала. Ты знаешь, генералу все шли приказы, чтобы мы оборонялись, привлекали бы на себя силы   врага. А тут   наконец— приказ о выходе. Вечером генерал вызывает к себе командиров и комиссаров дивизий, отдает распоряжения о подготовке к выходу из окружения, о направлении, о разведке, о построении колонн, о прикрытии. «Нам очень важно вывезти раненых, — говорит он. — Их много, а у нас всего двести саней». И требует везти только тех, кто не может передвигаться...
Генерал спокоен и уверен в успехе. Всем подробно от вечает на вопросы, внимательно выслушивает командиров и комиссаров.
Полковник Миронов предложил ему из предосторожности надеть красноармейскую шинель и шапку. Заметен, мол, очень. Того и гляди убьют.
Ефремов сдвинул брови — знаешь, как он умеет, — и так посмотрел на Миронова!.. «Не могу, — говорит, — не имею права. Не только я, но и вы. Немцы весь район засыпали листовками». И достает одну, читает: «Ваше командование во главе с Ефремовым улетело на самолетах. Для чего вам дальше сражаться?» Все ясно? Нам теперь,  наоборот, надо почаще на виду быть». Так и сказал.
Толстиков нервно облизывает губы и приподнимается с подушки.
— Ну, двенадцатого с утра мы начали готовиться к выходу из окружения. Все лишнее, все тяжелое — давай крушить. Артиллеристы разбирают орудия и прячут их части в лесах, зарывают в снег, в землю. Шоферы выводят из строя последние машины. И плачут люди, и смеются. И жалко добро, и радостно — выходят ведь к своим! Ефремов — все время в частях. Генералу там рады. Показывают, что и как... И вот уже в ночь на четырнадцатое в лесу около деревушки Шпырево, километрах в сорока северо-восточнее Юхнова, мы занимаем исходное положение для прорыва из окружения. Впереди — сто шестидесятая дивизия, выделившая часть сил в авангард, за ней штаб армии и триста тридцать восьмая. Потом колонна раненых, способных идти самостоятельно, и обоз с тяжелоранеными. Сто тринадцатая дивизия развернулась полукругом на рубеже прикрытия в четырех километрах от Шпырева.
На рассвете авангард вышел к расчищенной дороге между Беляевом и Буславой. Фашистские пулеметчики встретили его огнем. Наши бросились в атаку, уничтожили заслон, прорвались в лес севернее Родни. За ними устремилась вся группа.
Тут и случилась беда. Противник из Беляева и Бус-лавы атаковал нас вдоль расчищенной дороги танками и разорвал колонну на две части. В южной, с нами, оказался и генерал Ефремов. Мы пытались соединиться, но что можно сделать против стольких танков?!
Южная группа двинулась мимо деревни Родни. Там нас встретил еще один заслон, на этот раз  без  танков. Ефремов сам повел бойцов в атаку. Вслед за генералом все бросились на врага и смяли его. Затем попытались перерезать нам дорогу автоматчики, солдат триста, и тоже отступили, побоялись рукопашной. Разгоряченные, мы уже не чувствовали ни холода, ни голода, а ведь шли местами по пояс в ледяной воде.
Потом разведка донесла, что фашисты заняли дорогу Борисенки — Шумихино, а нам ее не миновать. Стали готовиться к бою. Был густой туман. Мы бесшумно подобрались к противнику и внезапно набросились на него.
И вот уж утро шестнадцатого. Выходим в лес северо-западнее Новой Михайловки. Здесь мы должны были соединиться с сорок третьей. Но не пробила она враже-окую оборону...
Ефремов — в середине колонны. Он легко ранен, однако держится молодцом, всех подбадривает, шутит.
Только перешли небольшой овражек, генерал объявляет привал. Надо отдохнуть людям, осмотреться, а главное — узнать причину сильной стрельбы впереди. Может, это уже части сорок третьей армии?
Командующий поручает мне выяснить, что происходит в голове колонны. А я еле волочу опухшие ноги. Ну ничего, собрался с силами, зашагал как мог. А там получилось вот что. На дороге от Климова Завода на Кобе-лево наши уничтожили три огневые точки врага и бросились через дорогу. Но противник открыл с флангов заградительный огонь вдоль дороги. А вскоре опять появились его танки, перекрыли путь, оттеснили группу Ефремова на запад. И мы, кто успел перебежать через дорогу, оказались отрезанными от генерала. Пришлось взять командование этой горсткой людей на себя. А из них кто ранен, кто обессилен.
Посылал трех красноармейцев связаться с группой генерала, но не тут-то было — через дорогу не пройти. Вернулись ребята, и пошли мы по лесу в сторону фронта. Трое суток не спали и во рту маковой росинки не было. Слышим, в стороне стрельба. Обрадовались: может, это передовая или Ефремов ведет бой? Откуда только силы взялись! Приободрились, зашагали быстрее. Встретили двух красноармейцев. Те говорят: «Какая-то наша группа обстреливает высоту». Я развернул свою «роту», повел на высоту и ударил по немцам с тыла. Вот где был настоящий героизм! Помнишь, мы с тобой раньше часто толковали о нем?..
Павел Федорович отрывисто задышал.
—  Нервы, брат, совсем  никуда...   Но   как дрались! Ведь половина — раненые.  И  что, ты думаешь,  оказалось? Никакая это не передовая и не группа Ефремова, а такая же команда, как наша. Возглавлял ее батальонный комиссар Фетисов, из триста тридцать восьмой. Посовещались, как быть: идти вместе или порознь? Имей мы боеприпасы, конечно, пошли бы вместе — сильнее бы стали. А тут на винтовку по пяти и на автомат по десяти патронов. И надо пролезть между вражескими дозорами, да так, чтобы не заметили. Решили выходить порознь.
Атаковали мы Мосеенки, взяли деревню.
Разогнали немецких обозников, подожгли склад с боеприпасами, взяли немного продуктов и быстро в лес — подкрепиться. Всю ночь пролежали на опушке, ожидая подходящего момента, чтобы перейти широкое поле, а за полем — уж наша передовая, это точно! Мы определили по ракетам, по разрывам снарядов, по трассирующим пулям. Вечером семнадцатого тронулись. Меня уже несли. Свалился окончательно. И кто нес! У них с ногами тоже не лучше... — Глаза Павла Федоровича затуманились.
—  Товарищ майор, больному нужен  покой, — строго сказала заглянувшая в палату медицинская сестра.
—  Ну,  Павел   Федорович, не расстраивайся. Ты вышел, ребята вышли, и генерал со своими выйдет. Отдыхай, поправляйся. Мы еще обо всем потолкуем.
Павел Федорович кивнул и закрыл глаза.
Армия — поток. Ее бойцы — капли. В общем течении две капли очутились рядом, потом их оторвало друг от друга и понесло по разным водоворотам, стремнинам. И когда еще они окажутся рядом? Не встретились мы с Павлом Федоровичем. Ни сразу после его выздоровления, ни потом во время войны. Я в штабе, он на передовой. Он приезжал в штаб, я уезжал в части. Так было несколько месяцев. Потом служба забросила меня под Ржев, а мой боевой товарищ стал начальником штаба 1-й гвардейской мотострелковой дивизии. Мы разъехались на долгие годы. Увиделись только через двадцать лет, уже в 1962 году. Генерал-лейтенант в отставке Павел  Федорович Толстиков,   как   и   прежде, задумчив, немногословен, подтянут. Но глаза его при воспоминаниях влажнеют: эти глаза видели много горя и высокой храбрости, много прекрасных людей, пожертвовавших жизнью ради товарищей...

[BRABUS]

Вот сначала ей надо позвонить.

Сначала чего?
Кость, дело не в том, кому звонить, а кому писать.
Вот здесь генерала Лукина вспоминали не совсем добрым словом. Дескать, бросил армии, выходил с группой офицеров и т.д. Насчёт бросил армии - это можно обсудить в другой теме. Там же как и создание перед войной мехкорпусов. Ефремов тоже не в цепи выходил.
В нашем случае получается, что обоз, перед которым наши войска идут, после которого опять наши войска, оказывается брошенным на произвол судьбы, а точнее, немцев. Почему командование не предпринимает попыток его деблокировать? Не знают, что случилось с обозом? Тогда как можно говорить о 33-ей армии как о боевой единице, если в голове не знают, что в хвосте твориться. Связных не могли отправить? И зачем в таком случае  Кучинёва обвинять во всех смертных , его награждать надо, что людей вывел. Либо раненых просто бросили свои же, русские. А это, извините, уже совсем...
Поэтому нам интересна любая информация об обозе, о работе в Шпырёвском лесу, не "по звонкам", а из первых рук.

[Константин]

Поэтому нам интересна любая информация об обозе, о работе в Шпырёвском лесу, не "по звонкам", а из первых рук

Ты же сам только что интересовался кто и сколько копал-работал по Шпырям. Видимо эту информацию может поведать та самая Нина Германовна.

[Константин]

Что же все-таки в группе Ефремова, что с ним самим?
Люди выходили из окружения, а генерала не было. Уже вышли те, кто видел его семнадцатого и даже восемнадцатого апреля.
—  А вы не разговаривали с красноармейцем, который находится в изоляторе? — спрашивает меня начальник госпиталя.—Он поступил к нам вчера вечером.
На койке лежит истощенный до крайности человек. Его воспаленные глаза глядят пронзительно и испуганно. Высохшие, серые, без кровинки руки неподвижно лежат поверх одеяла.
Я с трудом узнаю его: это шофер штаба армии Михаил Легков.
—  Нет, не сдался командующий в плен, — шепчет он яростно. — Не сдался. Сам видел.
—  Что видел? Когда? Товарищ врач, можно больному разговаривать?
—  Можно, но недолго.
Легков продолжает так же шепотом:
—  Я с генералом был все дни. Раз вам так надо, буду рассказывать, начиная с шестнадцатого. В  одном  месте мы хотели перейти дорогу, но ее перерезали ихние танки, и генерал отвел нас в глубь леса, назад. А потом  опять повернули на восток, да сразу в атаку, только в другом месте. Тут удалось прорваться через дорогу, и мы даже захватили машину с ящиками, в них продовольствие и лекарства.
Все устали — дальше невмоготу. Идет человек, споткнется, упадет и спит. Заснул и я в ледяной луже... И все же не отстаем от командующего. Потом он дал сутки на  отдых. Тут мы подкрепились трофеями, что в ящиках были, перебинтовались, поспали. А с востока все время стрельба орудий, иногда слышны длинные очереди. Мы к генералу: что, дескать, что такое? «Передовая, — говорит, — близко. Прислушайтесь к темпу — наши пулеметы. Возьмем вот даревню Жары, а там и свои!»
На рассвете командующий повел нас в атаку. Это уже было девятнадцатого. Противник открыл такой огонь — ужас! Но шли мы без страха, в рост: знали — если заляжешь, то больше не поднимешься от слабости. А генерал впереди шагает, шинель расстегнута... Я не отстаю от него... «За Родину! — кричит генерал. — Вперед!» Мы — еще быстрее. Тут фрицы побежали через поле к маленькой деревне, а за ней-то уж наши... Еще бы рывок, всего один рывок! Генерал остановился отдать приказ и вдруг взмахнул рукой, а потом свалился. Подхватили мы его и осторожно понесли в лесок, а на нем уже шинель пропиталась кровью. Разыскался врач, осмотрел генерала... Да мы и сами видели — не жилец командарм. Стали делать носилки, чтобы унести его подальше в лес. А тут немцы, танки. Я за автомат и скорее в цепь... Не помню, как было дело, но отбились. Подбежал я опять к генералу — он уже мертвый... А они передают: в плену... Кто, может, и в плену, только не он... Это точно!
Так ли было дело, или шофер Легков ошибся в деталях, ясно было одно: нет больше нашего командарма...

[игорь6719]

Как-то опять - не "по Сизову" получается......

[Константин]

Наоборот, у Легкова не по Сизову. 

А то, что ты выкладывал выше, помнишь? Инфа взята была из воспоминаний Легкова и продублирована. Источник один и не совсем надежный. Человек чуть ли не в бреду все это рассказывал, да и возможно не хотел очернить честь командарма, поэтому и рассказал такую историю.

[игорь6719]

"Выход генерала Ефремова: самая новая версия"

[Константин]

Сейчас меня мысль осенила, что эти воспоминания Легкова были искажены или придуманы советской пропагандой т.к. книга издавалась в 1963 г.

[СЛЕДОПЫТ]

Однако ясности все эти взаимоисключающие воспомининания не добавляют, а только еще больше запутывают...

[Константин]

Почему взаимоисключающие? Из этих трех воспоминаний только воспоминания Легкова выбиваются из так скажем "основной версии". Да и выглядят они несколько фантазийно. Воспоминания Толстикова и Коншина только дополняют то, что было сказано у Мельникова и других книгах.

[Константин]

В Книге Капусто еще интересные воспоминания приводятся- воспоминания бойца бывшего в обозе. Чуть позже выложу.

Воспоминания Андрея Андреевича Филимонова из 329-й дивизии. Видимо он был в хвостовой части обоза.

Филимонов был ранен в руку и ногу, должен был лететь самолетом
на Большую землю, но это не получилось. Вот что Краснов
записывает из рассказа Филимонова подробно:
«В голоде, в холоде раны мои завшивели. Вспомнить страшно
мучения, которые мне, как и многим другим, пришлось пережить.
Подошел день 13 апреля, когда вся наша группа войск должна
была идти на выход из окружения. Нас, лежачих, поместили на
повозки, и двинулись мы вперед к деревне Жолобово, она справа
от нас оставалась. Впереди стрельба, но что там делается, не
знаем. Обоз встал. Нам выдали по куску вяленой колбасы.
Бой удалился, а мы, притихшие, ждали своей участи. На рассвете
вдали послышалось лязганье гусениц и рев моторов. Танки. Потом
на наш участок обрушился артиллерийский огонь. Дикое ржанье
лошадей, разрывы снарядов и мин, треск ломающихся деревьев,
стоны раненых и умирающих...
Сколько творился этот ад, не знаю. Затем все стихло, и в жуткой
тишине раздался усиленный громкоговорителем голос: «Кто
остался жив, выходите на поляну. Сдавайтесь!»
До этого всякое было, но в бою ничего не страшно, а тут когда
сознаешь собственное бессилие... Опомнился я и начал
соображать, с минуты на минуту придут они, а у меня партбилет в
кармане -используют его. В санях лежала моя полевая сумка, в нее
я и пихнул партбилет и. с трудом перегнувшись через край, сунул
сумку в снег, в кусты. Между деревьев замаячали фигуры немецких
автоматчиков в белых маскхалатах. Шли они уверенно,
по-хозяйски, зная, что от нас сопротивления ждать нечего.
Приблизились немцы и к моим саням. Подходит ко мне офицер
гитлеровский и с удивлением смотрит на мои мощи: худой,
заросший щетиной, в грязных бинтах. Лежу, смотрю на него, а у
самого сердце как кувалда стучит Офицер снял руку с автомата,
залез под маск-халат и достает пачку сигарет. Протягивает мне
сигарету, другую себе в рот тычет. Чиркнул спичкой, мне огоньку
поднес, сам задымил. Неудачно сделал я первую затяжку, аж в
голове кругом пошло, потом другую, третью. Хоть перед смертью на
прощание покоптить свои легкие. Немец постоял еще немного,
крикнул что-то своим солдатам, и пошли они дальше, в глубь леса.
Минут через пятнадцать появились конные немцы. Один из них
наклонился, рявкнул что-то, а потом с силой хлестнул меня палкой,
тут до меня дошло — вставать приказывает, а как встать, когда это
невозможно. Получил еще пару ударов, и немцу стало по-нятно, что
таким образом меня не поднять. Плюнул
он, ругнулся по-своему и поскакал к своим. Мне было уже все
равно, что со мной будет дальше.
Где-то к вечеру, наверное, немецкие тыловики со-
брали нас, кто еще жив, и повезли в Жолобово, потом в Вязьму.
Помню только,что по краям дороги лежали серые бугорки- тела
наших бойцов-ефпемовцев. Ох и много было бугорков этих...