В среднем течении реки Угра

Бабушка “Х” из Старой Луки, мне рассказывала о том времени: Наши части отходили от Новой Луки по дороге на Бабенки.  Бойцы тогда представляли жалкое зрелище - с обмороженными ногами, многие ранены, тех, кто не мог идти расстреливали прямо на дороге. Один из наших бойцов остановился у них в доме. У него было ранение в легкое и он был перебинтован. Но долго он не протянул, сказал, что не может дышать..снял бинты, вздохнул..и умер. Похоронили его за домом в снегу.  Женщины после войны ходили по полям и лесам и собирали останки наших солдат и складывали их в братские могилы.

Время тежелое было.... И если быть честными, то как говорят старики ни кто ни кого особо не собирал и не хоронил. Собрали и прикопали и немцев и наших лишь там где они мешали, у домов и рядом с деревнямя. То что было в полях перепохали, а уж в лесу и вовсе ни кому не надо было. Тема очень сложная и неоднозначная. Не до того людям было в то время. 
 http://ww2.ru/forum/index.php?showtopic=19671&hl=бекрино

Со слов бабушки, женщины собирали трупы по той стороне Угры со стороны Вори...у деревень Бочарово и Вавулинки

У меня в сгоревшем доме был немецкий штаб. Дом стоял на горе, это и привлекло немцев. Все мои предки были тотчас выселены(откопали себе землянку около дома и жили там). Находились немцы в деревне долго, несколько лет. Потом когда наши пошли в наступление то штаб из деревни ушел сам, без боя. После себя оставили мину и ещё некоторые боеприпасы(лежат до сих пор) Бабушка рассказывала что немцы боялись ходить по лесам даже большими группами, опасались партизан. Ещё в домах прятали тех самых партизан по погребам постоянно. В те годы были лютые холода, много людей болело. Приходили немецкие врачи и лечили русских жителей, без каких-либо вознаграждений. Безусловно, имели свои корыстные цели, по плану Вермахата вылеченные люди рано или поздно были бы полурабами. Наша авиация частенько бомбила всё вокруг, но деревни старались не трогать. До сих пор все леса в воронках от бомб и следах былых сражений.

На самом деле всяко бывало....Били и просто пехотные соединения были и подразделения СС.
И воспоминания у людей об окупации разные... Были и сожженные вместе с жителями деревни. Но тем не менее это был ВРАГ которого к нам никто не звал. А стояли они в этих местах с октября 41 по весну-лето 43 года.
К стати о каком районе пишите?

Это где электрики были :o ???

Дык... за Ворей! :o
Коридор в феврале перерезАли: Савино-Захарово-Угрюмово. Сколько там пробыли потом, и куда делись - история умалчивает. Но то, что были - 100%, читайте Мельникова.

У меня его нет... :'(

Дык не только ссманы. но и в группе армий "Север", в р-не Юхнова в январе 1942 г действовала даже "Luftwaffe-Gruppe Meindl", состоявшая из подразделений вермахта, ВВС и СС. Я думал, может где еще ???

В начале января батальон специального назначения "Генерал Геринг" высадился на аэродроме Юхнов и занял оборону в укреп. районе Погореловка, северо-восточнее города. Ночью 10 января советские войска атаковали немецкие позиции и заняли Дубровку и Никитино. Погорелку немцам удалось удержать.  11 января батальон всеми оставшимися силами контратаковал, выбил советские подразделения из Никитино, и оттеснил их обратно за Угру. Трассу Москва Юхнов немцам удалось удержать...  Немного позже, это подразделение, совместно с полком СС Langemarck перерезали коммуникации 33 армии генерала Ефремова...

"Затем батальон принимал участие в оборонительных боях в районе Морозово – Морозовсеая Коммуна. 11 февраля был переброшен в ключевую точку немецкой обороны к северу от Юхнова. – Село Захарово.
13 Февраля. Началось масштабное русское наступление 43 армии с попыткой прорываться через Угру к окруженной 33 армии. Русским войскам при сильной поддержке танков удалось ворваться в Захарово. Начался ближний бой. В течении следующей ночи обескровленные немецкие части были выведены из села. На 12 февраля в составе батальона было 5 офицеров, и 197 рядовых. На момент выхода их осталось: 1 офицер и 52 стрелка. Майор Ньюбауер был серьезно ранен 13 февраля. Командование принял его адъютант Оберлейтенант Кайфер, который был ранен в полдень, уступив командование командиру взвода тяжелых пулеметов Оберлетенанту Ребхольцу, который был убит к вечеру.
В дальнейшем, до 8 марта остатки батальона были переданы под командование Гауптмана Бергмана, и помогали Парашютной боевой группе Коха защищать аэродром в Анисово-Городище. 2 батальон последний раз пошел в атаку совместно с парашютистами на деревню Анисово и высота 238 около деревни. Во время боя Гауптман Бергман был убит. Остатки батальона были выведены из боя и 23 марта последние 42 человека были отправлены в Берлин". "Полевые дивизии Люфтваффе, 1941-1945"
И такие у нас водились >:(

По поводу воспоминаний.
http://www.karavan.tver.ru/html/n248/article3.htm

По поводу отсутствий зверств со стороны немцев не соглашусь.
Немцы сожгли всех жителей деревни Приселье. (Рядом был аэродром подхвата.)

Со слов Никитиной, было ей 7 лет, немцы их (деревенских) не обижали. Помнит как один фриц качал её на качелях, вместе собирали пшеницу. (Слова без фильтра). Проблемы у местных начинались, когда приходили партизаны. Уточню - это касается деревни Староселье, и конечно же это детские воспоминания. Про зверства немцев мы наслышаны и это факт, но не забывайте, что в их армии служили не только немцы, но и поляки,чехи, финны, венгры и т.п. Так вот финны отличились в этом списке особо. Чувсво мести у этих горячих парней не слабее чем у горцев.

В этой связи, необходимо помнить о том, что только окончилась война в Финляндии 1939-1940гг. по итогам которой значительная часть бывшей Финской территории отошла к СССР. Ненависть "горячих финских парней" служивших в составе Вермахта была почти личного порядка, что и вымещалось ими на гражданском населении оккупированных территорий.

По поводу отношения немцев к местным и местных к немцам в целом соглашусь со svetogor`ом. Отец пережил оккупацию и рассказывал в таком же духе. Поправлю только: финны, венгры и т.д. воевали не в немецкой армии, а в своих собственных - на стороне Германии.
По воспоминаниям отца, финнов не любили и сами немцы - вплоть до того, что в деревню, где стояла нем. часть, финнов не впускали.

Уточните, если есть возможность. Какие немцы с ожгли - те которые стояли на переформировании (на отдыхе, лечении и т. д.) или каратели. Есть разница.

С МАКАРОМ согласен.

Какие части занимались зверствами, сказать не могу, не знаю. Но знаю точно всех жителей и всю деревню Приселье сожгли.
Не спорю, на стороне немцев тоже попадались люди. При отступлении в нашей деревне немцы предупредили  местных  жителей, что придут «факельщики» и будут сжигать все дома. Из домов выносили всё что можно, даже доски. «Факельщики» сожгли все дома в деревне

Vitosу:

Инфа по Приселью, как я понимаю, из рассказов местных?
Подробнее изложить об этом есть возможность?

О Приселье добавить ничего не могу - сам впервые прочел на этом форуме, а в Буславе было вот как:

Немцы оставляли деревню без боя. Перед отходом согнали всех жителей в "большой сарай", стоявший на краю,  заперли (заколотили?) его снаружи, и через некоторое время зажгли неск. домов. Увидев зарево, одна из запертых закричала (досл.): "Бабы, горим!", и  народ, видимо, снес дверь (ворота) с петель. К этому моменту немцев в деревне уже не было, и люди стали кто тушить, кто выносить имущество...
Утверждать, какие части жгли - обычные или карательные - не берусь (в том числе и потому, что фактически ни один из находившихся в сарае очевидцев, этого непосредственно не видел), но и о финнах применительно к сожжению Буславы никто никогда не упоминал.

Наша передовая часть прошла ч-з Буславу  то ли в тот же, то ли на следующий день, однако на вопрос "Вы насовсем или опять как в прошлом году?" никто из бойцов не ответил, после чего еще три дня в деревне власти не было никакой - ни нашей, ни немецкой. Днём освобождения считается 13-е марта, но к первому или второму приходу наших это относится - единого мнения нет.

Про Старую Луку мне так рассказывали: Жители поскребли по сусекам, испекли каравай и пошли с прошением к комменданту, чтобы деревню не сжигали. Комендант сказал, что это приказ начальства и он ничего поделать не может. Но при отходе сожгли только край ние дома.

Макару. В целом я согласен с вашим выступлением, но мне рассказывали, что в один дом все население Буслава не сгоняли. Да и в один дом всех согнать, ИМХО, проблематично. Народу в деревне много было. Возможно, речь идет о доме, который стоял на окраине, ближе к беляевской дороге. Там лежали тифозные больные. Немцы к нему даже не подходили. Как говорили, там вроде бы прятался кто-то из раненых наших солдат. По деревне проехались факельщики, огонь под крышу...Да, дома не все сожгли, некоторые просто не загорелись. Дед наш на горящий дом еще стоял, крестился. А вот один дом, который мы скорее всего и имеем ввиду, даже не тронули. Наши входили в Буслава так же, как и в Борисенки - сначала разведка, через два дня основные части. Действительно, немцы предупредили местных, что бы те прятались, а то, мол, каратели идут. Но не за день-два, что бы те успели каравай испечь. Времени на то, что бы вынести хоть какое-то имущество, не было.   

Макар сказал: "Большой сарай" Может и не все население туда согнали, а большую часть населения

Да информация от местных. Но, к сожалению свидетелей уже не осталось.  Также рассказывали, что гоняли на строительства: аэродрома, мостов через Угру (в Куренках и Новой Деревне (Нов. Силибе)) и дорог.

Информация по Мельникову Том.2 стр. 209.

Незадолго до отступления в деревне Терехово гитлеровцы согнали 120 человек из деревень Водопьяново, Глиньево и Кузова в один дом, заперли и, облив бензином, подожгли его. Ворвавшиеся в деревню подразделения 1289-го стрелкового полка сумели потушить пожар и спасти советских людей от страшной гибели.

Хочется привести один пример из воспоминаний фронтовика.

"Было это под Москвой. Зимой уже. Не то январь, не то февраль был. Немца от столицы уже откинули и пытались успех развить. Я воевал тогда новобранцем в сорок третьей у Голубева. Ну и дали нам задание пробить коридор навстречу тридцать третьей, что в окружение попала. Вот!
Помню, было это где-то у речки Угра, за Износками. Диспозиция простая. Два батальона пехоты и поселочек с гулькин нос прямо перед нами. А за ним километрах в пяти – шести, что ли – ефремовцы, с которыми нам соединиться надо. И немцев в селе вроде как немного. Разведка доложила, что их тут пару взводов всего и есть, не больше. Остальные отошли куда-то севернее, где соседняя дивизия ихнюю оборону таранила. А наши батальоны – свеженькие в новенькой же форме с СеВеТешками при трех «Максимках». Боеприпасы имеются и харч тоже. Вот только артиллерия наша застряла где-то в снегу, минометов нет, да танков ни одного. Поломались все.
Ну а вдарить по немцу надо было крепко и быстро, иначе тридцать третьей, что в тылу у немцев уже месяца два сидела, капут наставал. К немцам подкрепления большие двигались, так что второй такой возможности у нас могло и не быть.
А поселок тот располагался на берегу речушки. Название какое-то грустное, я его уже запамятовал. Речушка была неширокой, так метров с полста шириной, но пойменные луга по берегам широкие. И большой такой подковой эта речка с лугами охватывала то село с трех сторон. Как раз с наших.
Наши стратеги и придумали атаковать село с двух направлений, чтобы огонь у немца, значит, разделился. Уж не знаю, какие там соображения об том у них были, но так мы и разошлись. Первый батальон, значит, севернее, наш – южнее.
Разошлись, залегли стройными рядами, доложились. И вдруг совсем неожиданно команда: «Встать! Бегом вперед! За Москву! За Родину! УРА!» Мы поднялись и побежали. Да. Побежали, а только едва двигались мы по тому снегу. Выше колена он был.
Но сперва все тихо было. Нам и надо-то было всего-то метров триста-четыреста преодолеть. Быстрым шагом это три-пять минут. Бегом – минуты две, не больше… Летом… А тогда мы изо всех сил бежали, а втрое медленней идущего двигались. Прямо как тараканы беременные. Да!
Ну вот, значит, не то бежим, не то ползем мы и «Уря» тянем. Только вдруг вижу я, впереди словно мышь по снегу пробежала. Только не мышь то была, а цепочка пуль, что фрицы по нас пустили. Но не сразу понял я это. Только когда падать начала передняя цепь и услышал я посвист возле левого виска, сообразил я, наконец, что происходит, и залег. А пробежал-то всего метров 30, или там 40. Не больше.
Лежим, кукуем. Справа уже лопатка зазвенела – окапываются, значит. И тут же окрик: «Не копать! Встать! Вперед бегом! УРА!!!» И опять пытаемся бежать, но, несомненно, ползем заплетающимися в снегу ногами по этой целине и тянем осипшими глотками что-то похожее на «Га-а!!!» И опять от села по нам: «Вжик! Вжик! Ти-у!» И опять народ падает пачками. И мы падаем. Ну, пробежали всего, пожалуй метров сто пятьдесят, или чуть меньше. Еще столько же осталось. И тут от них летит: «У-у-у-ах! У-у-у-ах! У-у-у-ах-ах!!» Миномет запел. Ну труба, думаю! А по цепи несется: «Первая рота – обнаружить и уничтожить вражеские огневые точки! Вторая и третья роты встать! В атаку бегом! УРА!!!» Я сам из первой роты был. Ну, думаю, сейчас мы им всыплем! Передернул свой СВТ. Стараюсь углядеть, откуда немец стрелять будет? А он меня долго морочить не стал. Аккурат на колокольне слабый огонек такой задрожал.
А у меня задача – огонь по нему. Ну я и разряжаю свою десятизарядку по этому огоньку. И не один я. Рядом братцы по нему тоже хлопают. Справа по нему и «максимка» затакал. Но толку – чуть. Потухнет огонек, помолчит чуток, а как славяне «уря» затянут, так и опять оживает. А чуть погодя еще один огонек проснулся. На крыше дома каменного, что на берегу речки стоял. Сколько я на них патронов выжег – одному богу ведомо. Но все без толку.
А тут настал наш черед на село бежать. Поднялись, побежали, только гляжу я, что-то мало нас от роты осталось. С полсотни всего. Дело дрянь. Ну, короче, по следам второй и третьей рот быстро мы выдвинулись и прямо к береговому откосу. Он только от немецких пуль и спас. А под откосом остатки от тех рот, что атаковали. Ой, лишенько! Их-то тоже раз, два и обчелся.
Пополнили нас какими-то дедами в ватниках, и только в бой собрались, как осколок прилетел и капитан наш ничком упал. Ждем, кто командование примет. Ну и принял старшина из этих, из дедов который. Старше командиров уж нет.
А ему приказ короток – деревню взять и вся недолга. А нас – сотня не набирается. Из батальона-то. А до деревни еще метров сто, наверное. И немец через каждые пять секунд мины начал кидать прямо на лед перед нами. И каждые пять секунд кого-то из нас осколок ранит, или даже убивает. Короче – сидим мы в мертвой зоне от пуль, но минами нас достает он. Делать нечего идти только вперед надо, назад – это метров под двести с хреном и опять по чисту пространству.
А дальше я и не помню, что было. Поверишь ли, нет ли, не помню, и все тут. Как обрезало. Куда бежал, что делал? Очнулся уже меж домов. Со мной всего трое мужиков из этих… Из стариков. Точнее – это я с ними, а не они со мной. Ходил за ними, как телок на привязи. Помню, что зачем-то долго искал штык свой, чтобы примкнуть его к винтовке, а он на поясе у меня болтался. Тьфу! Зачем, скажи, он мне нужен был? Понятия не имею. Но искал я его долго. Пока не нашел. А нашел и примкнул и забыл про него. А потом мы начали к церкви двигаться. Немцев искать. А их нету. Заходим в дома, а их нету. И жителей нету. Никого!
А потом нас человек десять уже стало, и вдруг пулемет! И давай лупить по нам в упор, да по жидкой цепи, что за нами в село входила. А мы как-то проскочили. А может он по нас и не лупил вовсе, у меня память начисто обрезало. Ну мы с дедами от дома к дому перебегаем и к церкви. А фрицы там на колокольне наверху сидят. Стрелковыми щитками от пуль кругом закрылись, а по лестнице в поднимающихся наверх – лимонки с ребрышком катают. И фрицев-то вроде как немного, а хрен возьмешь их оттуда. Артиллерии-то у нас никакой! А без нее тут делать нечего. Да и в живых нас осталось от двух батальонов всего ничего – человек не то двенадцать, не то пятнадцать.
Село-то вроде как и наше, а ничего не сделаешь – господствующая высота с колокольней и четырьмя пулеметами – у них в руках. Они-то вишь, когда жареным запахло, собрались все там, в надежде, что пересидят, пока ихние войска в помощь не подойдут. Вот так сидели мы в церкви и не могли на улицу нос казать – сразу из-под кумпола «колотушка», или «лимонка» вылетали и бабах! И у нас еще раненые добавлялись.
Тут видим, как от леса к нам еще народ движется. Роты две, наверное. Ну и эти с колокольни давай по них с пулеметов пулять. Выкашивают первые ряды. Ну а наши в ответ по колокольне с «максимок» огонь открыли. Но одна беда – выкосят они наших-то. Как нас выкосили. Обида такая нас взяла, что шестеро невредимых нас влетели в колокольню и полезли по лестнице вверх. Даже не полезли – побежали! Не заметил, как полпути позади осталось. Уже только один пролет перед нами и люк в потолке. Как гляжу – люк приоткрывается. Уж не знаю, кто надоумил, сорвал с плеча СВТ и выстрела три, что ли, по люку дал. Там заорал кто-то и вдруг бабах! Граната у них рванула, которую вражина в нас запустить хотел.
Ну тут нам словно скомандовал кто. Открыли мы беглый огонь по крыше этой. Точнее – по полу колокольного зала. Из винтовок, СВТ и одного ППШ. А пол тот из брусьев и толстых досок был. Понятно, что пули его пробивали насквозь. Ну и фрицев, конечно мы снизу тоже как следует изрешетили. Я так с полста патронов на них извел не меньше. Автоматчик наш – оба магазина по ним выпустил. Перестали, только когда тарахтенье пулеметов сверху стихло. Ну тогда мы потихоньку вышли наверх.
А наверху нашли мы семь трупов при трех пулеметах и миномете, да двоих живых, которых мы быстренько прикололи. Восемь нас всего и было, кто невредимыми дошел до пулеметов-то и село освободил. От двух батальонов восемь всего осталось!!! А фрицев против нас всего девять и было.
Вот так, стало быть и освободили мы село то. Только вот некому было дальше наступление развивать, чтобы до 33-й дотянуться. Резервов у нас уже не было. Так и не прорвали мы тогда немецкое окружение тридцать третьей."

   А вот как выглядела война с другой стороны, глазами солдат Вермахта.         
Да пусть не смущает никого, что вместо Угры фигурирует её приток - Воря. Это не так              
далеко, а по Угре материалов не имеется. А это письмо немецкого солдата любезно             
предоставлено Тёмкинским краеведческим музеем. Туда оно попало от непосредственного             
участника тех событий, приезжавшего не так давно в эти края пройтись по местам своей            
военной молодости.            
   Настроение в войсках и впечатления от местности, в которой находилась часть         
    дивизии 183.ID в начале 1942 г. , из рассказа ефрейтора Фрица Циммермана, III./ IR 330,             
    Он пишет :            

            " На Ворье"

     "Скудный, неприветливый, унылый ландшафт ! Едва ли что-то, чтобы давало отраду            
для глаз и на чём можно было бы задержать свой взор : снег, голые деревья, местами             
парочка жалких лачуг, на белой поверхности отвратительные чёрные воронки, там и тут             
окрест. В эту местность нас сослала война. Мы уже почти не замечали всего этого - один            
и тот же безрадостный пейзаж, тянувшийся несколько месяцев подряд. В этот мартовский
день мы все были поглощены пронзительным северным ветром со снегом, сквозь который
нам нужно было пробираться по заснеженным путям и который опять нёс с собой все
зимние невзгоды. Уныло чередовались участки пути. Мы с большим трудом переставляли
ноги, когда впереди на склоне показалась убогая деревня - цель нашего пути, пристанище
для новой вереницы дней. Последние несколько сот метров, жестокий ветер в лицо, спуск,
небольшой ровный участок, подъём - и мы добрались.
     Большинство из нас заметили только потом, что мы только что перешли через реку,
который её  ледовый панцирь сделал почти неузнаваемой. Деревья неуклюже примостились
на берегу. День за днём мы смотрели на реку, прикидывая толщину сковавшего её льда.
Как-никак весь подвоз шёл через неё. До какой степени мёртвой выглядела Ворья ! Взгляд
переходил на её берега, на открытую местность за речкой, покрывавшуюся день за днём
всё большим числом грязных гранатных воронок, дальше на несколько большую соседнюю
деревню и на опушку леса на горизонте, за которой были русские. Этот вид оставался и при
солнечном свете таким же безжизненным, суровым и неприветливым. Как мог солдат
по-другому воспринимать эту злополучную землю, кроме как проклинать её и всем своим
сердцем стремиться из неё домой, в Германию ?
      Потом была переброска в новое место и ещё одна, в мае военная судьба опять забросила
нас к берегам Ворьи. До этого мы иногда видели реку издалека, когда начал таять снег и по
всем склонам в реку побежали ручейки талой воды, когда наконец-то треснул сковывавший
реку панцирь и пошёл лёд, когда река, бурно набегая на берега, превратилась в живой поток
и буквально оживила всю округу. В своём потоке река извивалась самыми невероятными
изгибами, намывая песчаные отмели, образуя островки, - дикая и необузданная, совсем не
похожая на немецкие реки.
     И вот в мае, на берегах реки, со всей своей силой и необычайной быстротой установилась
русская весна ! Можно было подумать, что милостивая природа торопилась уничтожить любые
следы зимы. Кто мог воспринять весну с большим облегчением и благодарностью после этой
жестокой зимы, чем солдат на востоке ? Так часто рисовал он её себе в своём воображении
при 40-градусном морозе, который пришлось пережеть только немногим поколениям людей,
и который не одна армия мира не выстояла и не могла выстоять так, как это сделала в 1941-
1942 годах армия германского рейха. Солдаты вышли из своих нор, приятно потягивались,
жмурились на солнце, нежили свои искусанные вшами тела под лучами солнца, а вскоре
даже купали их в водах самой Ворьи. И с невиданной ранее впечатлительностью воспринимали
удивительные перемены, происходившие вокруг : залитые солнцем дни, воду  и грязь, пришедшие
на смену снегу. Опять солнце и ветер, и потоки стали высыхать и пошли на убыль. Тёплый дождь -
и вот с этой землей на берегах Ворьи, этой частицей России, простирающейся уже так долго
вокруг нас, которую мы защищаем и удерживаем, и с которой мы все уже немного срослись,
произошло нечто поразительное и отрадное. Природа проснулась из своей зимней спячки,
приобрела очертания и краски, за один миг она стала на удивление похожа на милую сердцу,
далёкую родину, и теперь уже нельзя было проклинать и ненавидеть её. А ведь ещё совсем
недавно всё было окутано монотонным белым цветом, так приевшимся глазу. Затем на короткое
время коричневато-серая земля. Потом первые робкие ростки зелени на лугах и посевных полях,
которые никто не видит так, как привязанный к земле пехотинец. Нежные верхушки елей, светлое
одеяние берёз и ив на берегах реки. Затем цветы, фиалки  на лесной опушке, первоцвет на
железнодорожной насыпи, - так необыкновенно всё  было. Как бесконечно долго тянулось раньше
время в карауле, каким унылым казался беспрерывно сыпавшийся снег, и каким режущим был
пробиравшийся сквозь все покровы холод ! Теперь же : лёгкий ветерок, короткие ночи. Майский жук
жужжит над ухом постового, с речки доноситься мирное кваканье лягушек, а если повезёт, можно
услышать и трели соловья. Уже в два часа ночи занимается новый день, просыпаются со своим
радостным щебетанием жаворонки, мимо проносятся ласточки, раздаётся зов кукушки. Если бы
не отсутствие цветущих фруктовых деревьев, всё было бы совсем как дома."

Офигенно, а еще письма будут?

Из воспоминаний, взято отсюда: http://www.notabene.ru/dia/interviu/veteran_2005.html

Когда мы вошли в этот город Юхнов, мы увидели на улицах груды битого кирпича, стекла, домов нет, торчат только остовы русских печек, кирпичи, орудия всякие поломанные: пулеметы, минометы, машины и груды - груды трупов: и наших, и фашистов, и лошадей! Там была кавалерийская фашистская часть. А это был март 1942 года - ранняя весна, все начинает разлагаться, боялись эпидемии. Перед нами задача - очистить город. Своих мы хоронили в братских могилах. А фашистов и лошадей, которые уже разлагались сжигали. Фронт находился, примерно, в 6 км от города. Каждый день они обстреливали город из дальнобойных орудий. (Дело в том, что освободили только часть района, а половину еще занимали немцы). Идешь по городу, начался обстрел. Пока еще не убрали лошадок, ляжешь за эту лошадку, снаряд то не долетит, то перелетит. Вот так было. Но все же устояла наша армия, немцев погнали дальше.
     Много было там всего трудного, но хозяйство восстанавливали. Там я проработала год.
     Но город - красавец этот Юхнов! Он в сосновом бору. Через несколько лет меня пригласили на комсомольскую конференцию. После этого я еще там раза 3, наверное, была.
     В феврале 1943 года смоленский обком направил меня на курсы пропагандистов (комсомольское отделение), на которых я училась три месяца. По возвращении с курсов на Смоленщину, обком комсомола направил меня в Знаменский район только что освободившийся от фашистской оккупации.
     Когда я в Знаменку попала, мне был 21 год. Знаменка - это 1943 год. А Знаменка - это был не город, а село. В Знаменском районе тоже сначала половина была освобождена, а потом освободили весь район. Там было еще тяжелее, чем в Юхнове.

   Константин ! Немецкие письма ещё должны быть, но об этом жди от меня письма в личку.

В 90-м году были в Юхнове, ждали машину после похода на байдарках   ст.Угра-Юхнов.
Подошел мужик, не дед, а мужик лет 60-ти, рассказывал, что его в Германию забрали, на сельхоз работы.
Был в там 2 года, пока наши не освободили.

Вот ещё одно воспоминание немецкого офицера о зиме 1941-1942г., правда он находился в районе Сычевки. Но я думаю что так было на всём Восточном фронте. Воспоминания Фрица Ланганке, разведывательный батальон 2-й дивизии СС "Рейх"

После остановки в ремонтной мастерской мы ехали на нашем 8-ми колесном бронированном разведывательном автомобиле от Варшавы через Минск, Смоленск и Вязьму, направляясь в Москву, вплоть до выезда из города Гжатск. Мы двигались по проселочным дорогам. Было очень трудно заставить машину двигаться по русским дорогам и в условиях самой холодной зимы столетия. Именно в этом городе (Гжатске) транспорт всех видов германской армии встал, заполонив собой всю дорогу, во время длинной ночи 19 января 1942 года. Целые толпы фельджандармов безнадежно пытались организовать выезд из Гжатска и направить движение по объездным дорогам к главной. Крики, вопли и ужасные ругательства постоянно сопровождали этот беспорядочный процесс. Разнообразные легковые автомобили, которые либо завязли в снегу, либо просто не заводились, безжалостно сворачивались с дороги и выбрасывались на обочину. Перекрестки и главное шоссе сохранялись свободными от машин для того, чтобы вспомогательные части соединений находящихся в районе Мосальска восточнее от него могли легко добраться до нужного им места.

Было ужасно холодно и я вместе с пулеметчиком слез с машины, пытаясь согреться, немного подвигавшись. Нахождение же внутри машины, когда мотор не работал, можно было сравнить с сидением в глыбе льда. Мы то трогались, то останавливались, проехав всего несколько метров, пока, наконец, мы не попали, затратив на это часы, к выезду из Гжатска и уже хотели покинуть его. Я сказал водителю, чтобы он держал правее, но он продолжал двигаться прямо до тех пор, пока щит противотанковой пушки не уткнулся в снежную стену, образовавшуюся по обеим сторонам дороги. Тут же около нас оказалась группа фельджандармов, которые хотели убрать наш автомобиль с дороги, но они скоро убедились в бесполезности своих попыток, так как наша машина была слишком тяжелой. Сопровождаемые их ужасными проклятиями, мы несколько раз тронулись взад и вперед, пока, наконец, не смогли вновь выехать на дорогу. Впоследствии местность позволила нам съехать с дороги и по большому радиусу мы смогли достигнуть конца города. Дул сильный восточный ветер и этой ночью температура упала до -40 по Цельсию. Смазка в игольчатом подшипнике была слишком вязкой, поэтому повернуть руль можно было только лишь с огромным трудом. На следующий день мы попытались каким-то образом облегчить его ход, но не знали, как это сделать.

По этой причине я оставил машину вместе с его экипажем, а сам один отправился к месторасположению нашей роты (1-я рота, разведбат, дивизия СС «Дас Рейх»). 21 января я узнал, что командный пункт нашей дивизии расположен в Можайске. На шоссейной дороге мне удалось сесть на попутную машину, которая двигалась на восток, пока немного погодя, все движение полностью не остановилось. На всем протяжении дороги, которое только мог окинуть глаз, все колонны остановились и большинство водителей и экипажей машин вышли из них, наблюдая на севере-востоке потрясающее природное явление. В холодном ветре ярко блестел снег, расходящиеся солнечные лучи почти ослепили нас, а в небе стояли две радуги, зеркально отраженные друг от друга, соприкасаясь друг с другом на своих вершинах. Должно быть, тысячи людей из Ландвера заворожено наблюдали за этим явлением и не могли забыть его на протяжении всей войны.

В Можайске осталось только лишь небольшое подразделение, оставленное, чтобы забрать последние вещи. Разведбатальон был выдвинут в Сычевку, где при температуре -45 С - -48 С началась контратака русских дивизий, которые смяли немецкую оборону около Ржева. Она продолжалась до начала февраля. Это было начало зимней битвы за Ржев - одного из самых важных сражений в России. Вблизи ротного КП в большом темном строении помещался эвакуационный госпиталь. Здесь вся беспощадность зимней войны была явственно выставлена напоказ. С задней части здания под окнами вплоть до подоконника были навалены ампутированные руки, ноги, ступни и кисти рук. Они выбрасывались сюда после операций (в тех ужасающих зимних условиях потери от обморожения превышали боевые).

На следующий день через Сычевку я добрался до месторасположения моего батальона, который располагался в деревне Свинеройка. Свинеройка была взята днем раньше после очень тяжелого боя. Это было селение с 3-мя или 4-мя улицами с расположенными вдоль них домами. Для нашего «братского подразделения» - мотострелкового батальона этот день был особенно жесток. В бою за селение Писино они потеряли 250 человек (из 450-ти), из них было убито 4 офицера и 170 солдат. После боя на поле битвы осталось лежать 450 мертвых русских бойцов.

Я вместе с 3-мя или 4-мя моими товарищами, прибывшими из Можайска, ранним утром были приветливо встречены упавшей до -51 ;С температурой. Въезд в деревню представлял собой нечто вроде возвышенного перекрестка, где стояло уничтоженное немецкое орудие. Ветер сдул оттуда весь снег и навалил его в ямы и ложбины, где его глубина была больше метра, из-за чего это место было совершенно открытым, вследствие чего эта точка отлично простреливалась нашими русскими друзьями. Как только кто-нибудь проходил здесь, как русские немедленно открывали огонь из всех видов танковых и противотанковых орудий с любой дистанции. Тяжело дыша, мы, наконец, добрались до ротного КП, находящегося в конце спускающейся с пригорка улицы, где мы были встречены расплывшимися в улыбке лицами наших приятелей. Было очевидно, что они с большим интересом наблюдали за нашей «русской рулеткой». После они сообщили нам, что шансы пересечь эту зону при дневном свете равнялись 50 на 50, и они явственно ощущали, что с тех пор, как в одно прекрасное время я был отправлен в ремонтную мастерскую, мне еще не приходилось проделывать такой трюк, в то время как они, дубея от холода, совершали такое чуть ли не каждый день.

Я отрапортовал моему командиру гауптштурмфюреру Почке, который расположился в углу хижины, служащей КП, которая в следующие дни была укреплена несколькими рядами настила потолка и стен, так что, в конце концов, могла сойти за приличный бункер. Вместе с ним в хижине был унтерштурмфюрер Прикс из первой роты. Но моя игра с удачей в этот день не закончилась. Унтерштурмфюрер Прикс встал со мной у окна и стал объяснять мне текущую обстановку; в это время в окно прямо между нами двумя влетел минометный снаряд и врезался в заднюю стену, не взорвавшись при этом. Приксу порезало лицо мелкими деревянными и стеклянными осколками, но никто не смог бы назвать эти царапины волнением, все выглядело так, как будто он порезался бритвой - всего лишь незначительный инцидент.

Спустя некоторое время я был снаружи с Зеппом Ринешом из Штайнмарка (передний водитель) и Руди Тонером (радиооператор и задний водитель), которые вместе с Херманном Булером (пулуметчиком) и унтерштурмфюрером Приксом составляли экипаж последнего 8-миколесного разведывательного автомобиля, оставшегося в роте (4-хколесных автомобилей больше не оставалось). Они только начали объяснять, что случилось за последние недели, когда на приличном от нас расстоянии в землю врезался снаряд. Это было так далеко, что никто из нас не попытался укрыться. Но все же мелкие осколки долетели до нашей группы и двое наших товарищей были ранены в живот. Раны были неглубокими, так что Зепп Ринеш шутливо крикнул: «Ура, первая весточка!» Но несмотря на это, они были доставлены в перевязочный пункт.

По этой причине я перешел на их машину в качестве водителя вместе с Херманном Бурелом из Балингена (Швабия) в качестве пулеметчика. Это был один из тех парней, на которого можно было слепо положиться в любой ситуации - после того как подобая нашей бронемашина была подбита в Пуховице в припятских болотах (тогда в горящей машине погиб весь экипаж), мы всегда были рады, уходя в разведоперацию, видеть в своем экипаже Булера и Виммера Крайса. Несмотря на то, что от обморожения он потерял большой палец ноги во время отступления от рузской линии и, несмотря на то, что ему было очень больно ходить, он не остался в госпитале и вновь пришел в нашу роту. Но когда где-нибудь в землянке он снимал свой сапог, чтобы сменить тряпку, прикрывавшую то место, где раньше был палец, зловоние было настолько ужасным, что мы были близки к тому, чтобы выкинуть его наружу на снег и мороз.

Наш разведывательный автомобиль был ограничен в своих возможностях. После ремонта спустили два колеса, а орудийная башня не вращалась - она была просто застопорена, поэтому в плане огня наш автомобиль походил на самоходку. Но в эти критические дни, без сомнения, он был неоценимой и мощной поддержкой для залегших в снегах пехотинцев. В то время выдалась неделя, когда ночная температура несколько раз опускалась ниже -50 С. Малейшая примесь в бензине (воды, например) мгновенно забивала карбюратор, и тогда приходилось отсоединять карбюратор от топливного насоса, что было необычайно трудно сделать при таких ужасных температурах. Этим можно было заниматься всего пару минут, после чего надо было снова залезать в землянку, чтобы отогреться. Холод и необыкновенная ярость вызывали потоки текущих по лицу слез. Это были одни из самых тяжелых дней, которые я пережил во время войны. Каждые два или три часа надо было подбегать к двигателю и заводить его, чтобы сохранить свою машину работоспособной.

В самую первую ночь со мной случилось событие, преследовавшее меня затем в ночных кошмарах. До тех пор я еще не был посвящен во все подробности той местности и разбудил Херманна Булера, чтобы он сходил к машине вместе со мной. Мы забрались внутрь автомобиля и проехали некоторое расстояние, все время вращая туда и обратно руль, разрабатывая его систему. Неожиданно, руль перестал поворачиваться. Я спрыгнул с машины, чтобы посмотреть в чем же дело. Посмотрев под машину, я был шокирован на всю мою оставшуюся жизнь. На раме машины лежал русский и казалось, что он держит одно колесо. Прошло несколько секунд прежде чем я снова пришел в себя. По всей Свиноройке были разбросаны занесенные снегом мертвые русские. Я переехал через одного из этих мертвых солдат и его окоченевшие конечности полностью находились в нижней части автомобиля. Мы попытались вытащить его оттуда, но сделать это оказалось невозможно.

Не находя другой возможности, я схватил пилу, подполз поближе к русскому и отпилил ему руки. Это было чрезвычайно жутко. Русский был пожилым мужчиной - типичным мужиком с длинной бородой. Наши лица находились очень близко друг от друга. Конечно, пила немного двигала его тело и казалось, что он неодобрительно мотает своей головой. Я чуть было не лишился рассудка, но другого выхода не было. Только лишь несколько случаев в течение всей войны потрясли меня таким же образом.

Зимняя война совершенно отличается от какой-либо другой. Четкой и видимой линии фронта больше не существовало. Строения, любые укрытия от холода были первыми целями для каждого (и конечно, основой всего тактического планирования). Тот, кто после нескольких проведенных на передней линии часов не мог отогреться в каком-либо сооружении, имел весьма небольшой шанс выжить при столь низких температурах.

Без навыков смекалки людей всех званий и рангов (лыжи, сани, самодельные приспособления для адаптации оружия и техники к низким температурам и неизвестным ранее проблемам, связанных с холодом, в то время как подвоз снабжения был очень нерегулярным) и без непоколебимой уверенности в способности выдержать все испытания и в конце-концов разбить врага… даже выдающееся командование не было бы достаточным для того, чтобы выиграть эту зимнюю битву за Ржев. К счастью этот вид командования присутствовал у нас в лице исключительного в своем роде командующего 3-ей армии генерала Моделя. Большей частью ночью или же тогда, когда начиналась вьюга и снег залеплял глаза, разведывательные патрули или небольшие подразделения проникали в небольшие городки и деревушки или же нарушали связь между ними. Хотя все и говорили, что вражеский фронт находится к западу и северу от нас, русские еще в большем количестве могли появиться и с востока и с юга. Быть вестовым, санитаром, отправляющим в тыл раненых солдат (по большей части на это вызывались добровольцы), отправляться за снабжением - все это было самоубийственно и очень часто заканчивалось смертью. Когда в ночи мы слышали сигнал тревоги «Русские здесь!», иногда по 2-3 раза за ночь, после чего в одна хижина за другой освещалась огнями выстрелов, мы с Херманном Бюлером выскакивали наружу и бежали нога в ногу к автомобилю, одновременно залезая в него. Как и многие мои товарищи он не доверял автоматическому оружию - слишком много автоматов заклинивало при столь низких температурах. Он всегда использовал русский карабин, что же касается меня, то я всегда держал свой автомат под меховой курткой и он никогда не подводил меня. Мы хорошо различали русских на фоне белого снега, так как в этом районе у них не было зимних камуфляжных костюмов и они были хорошо видны в своих бурых шинелях. Таким образом, мы их быстро обнаруживали, хотя их обычное «Ура!» раздавалось теперь только эпизодически. На следующее утро большинство убитых были уже заметены снегом. Тут и там разгорался рукопашный бой, когда атакующие подходили слишком близко. Однажды в подобной ситуации, большей частью случайно, Херманн попал своим штыком прямо в сердце одного русского, мгновенно его тело свело судорогой и ночью он уже был замороженным трупом. Наутро мы нашли его в той же позе - лицом к нашей машине, с одной ногой согнутой в колене, со стоящим прямо телом, с руками в том положении, в котором он держал свою винтовку, когда его застала смерть. Только лишь винтовка упала вниз.

Когда пуля попадала в лицо, то на обледенелом солдате иногда можно было увидеть расходящиеся от входного отверстия радиально направленные замерзшие маленькие капельки крови. Мороз в -50 может сделать то, чего не увидишь ни при каких других условиях. Это была война в своем ужасном и страшном обличии.

Продолжение.

23 января в Свиноройке наш батальон был атакован с трех сторон при поддержке артиллерии. Ужасная мясорубка, продолжавшаяся целые часы. Только после тога, как последний способный держать оружие человек был брошен в бой, только тогда с очень большими потерями мы смогли отбить врага от деревни. Все штабные и вспомогательные подразделения были задействованы в бою. Тогда особенно отличился отряд связистов, возглавляемый унтерштурмфюрером Брюмером. Оберштурмфюрер Краг, который присоединился к разведбатальону всего несколько дней тому назад и принял командование ротой, вместе со своими пехотинцами он оказался в одной из самых жарких точек этого отчаянного боя против превосходящего противника (с осени 1944 и до конца войны он командовал разведбатальоном). Несмотря на проникающее ранение в правый локоть он сумел увлечь своих людей в почти безнадежной ситуации и исправить сложившуюся ситуацию в нашу пользу, уничтожить врага и удержать эту часть деревни. В этом хаосе иногда случалось, что люди попадали под свой же огонь.

В последующие три дня атак больше не было, но продолжалась стрельба с вылазками штурмовых и разведывательных групп со всех направлений. Насколько это было возможно, наш «танк» принимал участие в деле. Сделав пару выстрелов из нашего орудия, мы были вынуждены менять позицию, чтобы не быть накрытыми огнем русских танков и противотанковых орудий, против которого наш плохо бронированный, покрытый железными листами автомобиль не имел никакой защиты.

Наша хижина также служила убежищем для гауптштурмфюрера Ганса Вайса (после Вайдингера и перед Почке он был нашим ротным командиром. От его 4-ой роты остались лишь небольшие остатки, поэтому у него почти не было работы. Его прозвище было «бурый бомбовоз» и он имел несколько темных сторон в своей натуре (в середине февраля он принял командование мотострелковым батальоном, так как Тихзен был ранен). Но в эти дни он проявил себя с совершенно другой стороны. Наши пехотинцы сменялись каждый час и вылезая из своих заснеженных лисьих нор они приходили в хижину, чтобы отогреться. Вайс принимал их с большой заботой. Он вытряхивал их из меховых курток, укладывал их в приготовленную соломенную постель, клал им на живот горячие камни (у него всегда лежало несколько в печи) и накрывал их парой одеял. Все это совершалось совершенно естественно и ненавязчиво. Это был просто бескорыстный, заботящийся о людях человек. Он приспособился к этой необычной ситуации самым лучшим способом.

Очень часто у нас не было механического транспорта, чтобы вывезти раненых. Тогда в этих случаях использовались сани, либо салазки. Русские лошади имелись тогда еще в большом количестве. Зепп Ринеш и Руди Тонер были отправлены в Сычевку таким образом. С каким же ужасом мы узнали, что они умерли 22-го числа, хотя и были всего лишь легко ранеными! Долгая изматывающая езда и пронзительный холодный ветер оказались для них губительными - такова была, в это время, участь многих раненых.

В последние дни января к нам прибыло много пополнения. Молодые призывники после недолгой подготовки были брошены в этот адский водоворот. После двух или трех дней большинство из них уже погибло, но не от ран, а от обморожения. У них просто не было шансов так быстро акклиматизироваться.

28 января мы получили приказ взять деревню Лентёво. Атаку планировалось начать двумя колоннами. Мы были справа от дороги Свиноройка-Лентёво, другая колонна шла по левую сторону от нее. У нас был визуальный контакт друг с другом. Во главе левой колонны шла самоходка из дивизии. Мы с нашим разведывательным автомобилем шли во главе правой колоны. Мы шли к нашей цели, ведя не особенно сильный огонь. Для нашего автомобиля это было такой же проблемой, как и для увязших в снегу по грудь пехотинцев. Особенно сложно было вновь тронуться с места после остановки, вызванной выстрелом. От отдачи автомобиль просаживался еще глубже в проваливающийся снег. Затем мы остановились на некоторое время, чтобы переждать атаку деревни пикирующими бомбардировщиками. Некоторые из тех бомб, которые мы могли заметить, не взорвались, ударившись о землю.

Когда Штука поехала дальше, мы также вновь тронулись. Немного погодя мы увидели, как самоходное орудие буквально взорвалось. Это обстоятельство никоим образом не могло поднять наш боевой дух. С еще большим страхом, чем мы испытывали прежде, мы ожидали, что какое-нибудь орудие, стоящее на нашем пути, разнесет нас, что, как мы думали, случилось с самоходкой (позже мы узнали, что она подорвалась на мине). После всего этого у нас уже не было танков, в то время как плохо бронированный разведывательный автомобиль ничего не значил для подобного боя. Но подобная безнадежность разбудила, в этой ситуации, стремление рискнуть всем. После короткого боя, жестокой рукопашной схватки, обычной при таких ситуациях, Лентёво было захвачено и мы удержали его, отбив несколько контратак.

По сравнению с прошлыми, дни 29 и 30 января были для нас спокойными. 31 января наш Батальон взял Борщевку, преодолев сильный заградительный огонь. Этот бой частью совместной операции группы «Сычевка» (1-я моторизованная дивизия и дивизия СС «Дас Рейх»). Все в большой степени становилось неожиданностью то, что наш все время находящийся на открытых снежных пространствах как на ладони разведбатальон до сих пор не был уничтожен огнем русских.

Общая тактическая задача группы была: уничтожить 29 и 30 дивизии советской армии, которые прорвались сквозь немецкую оборонительную линию у Ржева, заодно с этим захватив их укрепленный район Карабаново-Ржавинье-Никитье-Максимово, которая была выполнена с большими потерями. Теперь армейский корпус, в который входили и мы, двигался на север по направлению ко Ржеву. Наша дивизия, за исключением полка «Дер Фюрер», закрывающего прорыв, где русские перешли через замерзшую Волгу, а затем удержавшего эту линию, пожертвовав собой, осуществляла фланговое прикрытие к западу от наших войск. Следующие 3 или 4 дня мы не принимали участия в боях.

9 и 10 февраля мне было приказано отправиться в Сычевку, откуда нас повезли в Германию для переукомплектования, в то время как части нашей дивизии были переведены в район Ржева. Херманн Булер (впоследствии убитый в России) и я попрощались с несколькими выжившими товарищами, большинство из которых нам уже не суждено было увидеть, возглавляемых гауптштурмфюрером Почке (он принял командование батальоном после того как бывшему до него командиром разведбата гауптштурмфюреру Кменту оторвало миной ноги, когда он ехал на лыжах). Они сражались во Ржеве и на берегах Волги до конца мая в составе боевой группы «Остендорф».

В Сычевке мы пришли навестить могилы Ринеша и Тоннера - погребение мертвых в этом городе было еще одним доказательством жестокости и пренебрежения к человеческому существу во время войны. В любом подходящем месте ямы для могил выкапывались с помощью взрывов противотанковых мин в промерзшей земле. Наших мертвых товарищей привезли к месту захоронения на грузовике. Все трупы были вывалены на землю и сержанты из разных рот пытались опознать здесь своих людей. Очень многие остались неопознанными. Их забросали снегом и льдом, а над опознанными поставили деревянные кресты. Только с приходом весны стало возможным сделать для них настоящие могилы.

Здесь же находились другие разведывательные 8-ми колесные разведывательные автомобили 1-ой роты. Два из них не могли ездить сами. Третьим был мой собственный, добравшийся сюда без меня из Вязьмы. Водитель Вальтер Шульте заменил смазку игольчатого подшипника на дизельное топливо. При такой температуре вязкость этой жидкости была достаточной для того, чтобы заменить смазку.

Я доложил обстановку оберштурмфюреру Остендорфу, получил приказ об отправлении и мне было поручено забрать последние 4 автомобиля и последние 12 человек, оставшиеся от экипажей бронеавтомобилей и отправляться в Германию на завод, выпускавший наши машины.

Исхудавшие и изголодавшие, в плохом зимнем обмундировании (мы оставили свои зимние куртки в роте), взяв на прицеп неисправные машины, мы отправились на двух работоспособных машинах в походной колонне из Вязьмы в Смоленск. Оба этих города находились под угрозой нападения советских парашютистов, которых сбросили где-то в районе, расположенном между этими двумя городами. В Смоленске я с огромными трудностями добыл нужные для нас документы, чтобы погрузиться на поезд в Рославле. Я получил их в «Транспорткоммандатур Митте» (которая, насколько я помню ее название, была ответственна за все транспортные перевозки в центральном секторе русского фронта). Но сначала мы должны были отправиться в Рославль. Оттуда по железной дороге через Оршу, Минск, Брест-Литовск и Варшаву мы должны были попасть в Лейпциг. Транспортная комендатура располагалась в специальном поезде (4 пассажирских вагона и один локомотив). Он был хорошо замаскирован в лесу, я думаю, не так далеко от открывшей затем свою зловещую тайну Катыни.

Для того, чтобы отыскать их убежище, мне пришлось затратить несколько дней. Несомненно, там общались с людьми более высокого ранга и занимались, главным образом, делами корпусов и дивизий. Кто тогда хотел заниматься несколькими бронированными автомобилями?

С того момента как, мы покинули Сычевку и добрались до «ворот нашего дома» в Лейпциге прошли недели.

Я хочу закончить свой рассказ словами Отто Вайдингера о значении битвы за Ржев в истории нашей дивизии:

«Зимняя битва за Ржев не имеет прецедентов и каких-либо параллелей во всей истории войн, ибо это событие является уникальным в своем роде. Группа армий, истощившая все свои силы, подвергнувшаяся жестокому удару и отступающая в ужасающих условиях середины зимы, находилась на грани уничтожения наступающими превосходящими силами врага со свежими войсками и полным обеспечением. После того как русские с успехом завершили операцию по прорыву обороны на стыке двух армий, им почти удалось впервые окружить наши войска. Но истекающие кровью армии двинулись вперед в едином порыве и смогли изменить ход сражения, сумев избежать смертельного для себя «котла», загнав туда вместо себя своего врага. Это был беспримерный совместный подвиг войск и командования, явивший собою блестящее сочетание борьбы в спаянном фронте и операции по окружению противника, что послужило началом его отступления вместе со всеми силами его поддержки и обеспечения.

Итог этой борьбы обозначал не только спасение группы армий «Центр», но и имел еще более глубокие последствия. В конечном итоге, она была спасительной для всей кампании в России.

Но это «чудо на Волге» не смогло бы произойти без целого ряда объективных причин. Оно не могло бы быть возможным без блестящего руководства войсками, без бесподобного умения найти выход из любого сложного положения и надежно закрыть любую брешь, которое превосходно было представлено в лице пленяющего своими способностями обергенерала Моделя. Но «чуда» не случилось бы без мужества, готовности к самопожертвованию, стойкости и нерушимой воли немецкого солдата перенести все невзгоды».

Угранская  Хатынь.
http://www.moslit.ru/nn/0716/8.htm

События, о которых я хочу рассказать происходили в годы войны в селе Прудки Медынского района Калужской области (во время войны – Смоленской). Это конечно не Угра, но очень близко, поэтому, я думаю, уважаемым форумчанам будет интересно почитать. Всё это рассказала моя бабушка. Про финнов я уже писал в соответствующей теме, теперь ещё несколько воспоминаний.
Был ясный осенний день, когда моя бабушка (в 1941 ей было 15 лет) и её сёстры сидели на крыльце дома. Послышался шум моторов. В деревню на мотоциклах въезжал передовой отряд немцев. Сейчас представляя себе эту картину, поражаюсь её нереальности, земля, которая уже с Отечественной войны 1812 года не знала чужаков, принимает завоевателей, и не просто завоевателей, а уничтожителей всего живого на ней. Но тогда об этом знали ещё не все, да и теперь, к сожалению, многие не знают…
Первым делом немцы стали ловить кур. Не врут старые советские фильмы! Деревенская женщина, попыталась пристыдить солдат: "Пан (такое обращение местные практиковали к захватчикам), нехорошо так делать". На что немцы ответили, что мол кур приказали поймать офицеры, и они лишь выполняют приказ. Вообще, по словам бабушки, немцы очень любили курятину. Фашистские солдаты стали размещаться по избам. Отряд встал на постой и в бабушкином доме. Спали захватчики на полу, постелив солому. Вели себя "постояльцы" довольно прилично. Не обижали. Но, наверное, сам факт присутствия чужих в родном доме был страшен.
Однажды, когда мать бабушки работала на огороде, её окликнули. С задней стороны двора стоял человек в советской военной форме. "Ну что мать, как под немцем то живётся?" – с нескрываемым сарказмом тихо сказал он. На что моя прабабка ответила: "Как не стыдно тебе сынок, у меня двое таких же как ты на фронте". После недолгого разговора он скрылся в овраге. Возможно, пробирался к своим.
Колхозное зерно хранилось в церкви и было заперто на замок. Ключ находился у ответственной деревенской жительницы, которая отказывалась открывать без распоряжения отсутствующего начальства. Тогда местные пожаловались оккупантам, и те взломали дверь. Народ на телегах приезжал за зерном, и очень скоро хранилище было опустошено. Такое было ещё в нескольких местах, однако кое-где немцы выдавали питание дозировано.
Одним утром в огороде глазам бабушки предстала страшная картина: всё пространство занимали пленные советские солдаты. Бородатые, в ободранных шинелях, худые… Мать бабушки сварила чугун картошки, а бабушкин брат залез в подпол, и, в тайне от немцев, отломав несколько досок, передавал картофелины пленным. Вскоре наших пленных солдат повели дальше.
Однажды деревенских ребят и оставшихся мужиков вывели на работы (кажется убирать снег с дороги). На следующий день им сказали придти снова. Однако несколько ребят решили не ходить. Поляки, воюющие за немцев, предупредили ребят, что на выходе из избы стоят те, которые должны наказать их за невыход на работу. Когда их будут выгонять из избы, те, кто стоит вдоль лестницы будут бить. Чтобы получить меньше ударов, нужно бежать быстрее. И всё же, не смотря на предупреждение, одному из парней здорово досталось. Удар на всю жизнь травмировал его.
Немцы простояли в деревне несколько месяцев. Может поэтому не успели наделать того, что сделали во многих других местах. Вошли без боя, и ушли без боя во время нашего наступления под Москвой. Бог миловал.

Воспоминания пехотинца.  Кац Григорий Зиновьевич :    Но уже в конце декабря наш лыжный батальон передали в 325 СД Западного фронта, прибывшую под Москву с формировки в Моршанске. Командовал дивизией полковник Николай Ибянский. Костяк дивизии составляли кадровые солдаты.
В начале января сорок второго мы наступали на Мещевск и Мосальск, там был разрыв в линии немецкой обороны в направлении от Сухиничей .
Но вскоре нашу дивизию передали в оперативную кавалерийскую группу генерала Белова. Задача у группы была – прорваться в немецкий тыл через Варшавское шоссе и выйти под Вязьму. Вот наша дивизия и пробивала «коридор» на Варшавском шоссе, чтобы дать возможность конникам Белова благополучно пройти в тыл к немцам. Потом, как говорили, и наша дивизия должна была уйти в прорыв. Всего было предпринято четыре попытки прорыва обороны на этом шоссе. Две последние попытки закончились неудачей. Да и у нас уже некому было идти вслед за кавкорпусом Белова.
От нашей дивизии к тому времени, по большому счету, остались лишь номера полков.
Личный состав стрелковых подразделений был выбит начисто в этих страшных январских боях.
3.000 солдат дивизии лежат в братской могиле только на участке первых двух прорывов... Расскажу вам, как мы воевали на Варшавском шоссе.
Пробитый «коридор» через немецкую оборону, шириной метров 600-700, представлял из себя «Долину смерти». Идеально ровное место, которое отлично просматривалось и простреливалось немцами со всех сторон. Постоянный шквальный немецкий огонь, сметающий все живое на своем пути. Но нам нужно было идти вперед, занимать боевые позиции и держать проход. Вырыть окоп под огнем при морозе 35 градусов - это сплошной кошмар, вещь нереальная.
Каждый солдат знал, что выйти живым из этого ада мало кому посчастливится... Я помню как первый раз шел в эту «Долину смерти».
Мы двигались малыми группами по 3-5 человек
Шли вечером, но было светло от искрящегося снега и полной луны. Навстречу выходили поодиночке раненые и говорили нам –«Здесь никто не уцелеет. Все здесь погибнете!»... Продолжаем идти. Минут через пять нас обгоняет упряжка из трех коней. На лафете сидел пожилой бородатый ездовой. Этот момент немцы не прозевали, дали несколько залпов беглым огнем по тому месту где мы находились...Один из снарядов попал прямо в упряжку. Все три лошади были убиты, а ездовому оторвало голову. Голова катилась как мяч на нас, залегших в снегу...Глаза моргали и губы шевелились в последнем смертном спазме...
Это жуткое зрелище добавило нам страха.
Но через несколько мгновений мы поднялись, отряхнулись и пошли на позиции. Наша группа добралась до них каким-то чудом без потерь, под сильным снайперским и артогнем немцев .
Солдаты размещались в «берлогах» из снега, сделанных в насыпи дороги. Эти норы-«берлоги» были до полутора метров глубиной и примерно 3 метра в длину.
Через какое-то время немецкий артобстрел усилился. Повредило кабельную линию связи. В нашей «берлоге» находился комполка. Он послал связиста, старшего сержанта Андрея Чумичева устранить разрыв на линии. Андрей пополз выполнять задание. Но там нельзя даже голову было поднять. Андрей подполз обратно к «берлоге» и сказал –«Товарищ комполка! Огонь шквальный! Немец все вокруг расстреливает! Разрешите переждать чуток, пусть поутихнет...».
И сразу после его слов прямое попадание в нашу «берлогу»! Меня взрывной волной бросило на спину завалило мерзлым грунтом – бетонным шлаком полотна дороги. Слышались дикие крики о помощи...А на мне этот горячий грунт , мокрый от крови, вытекавшей с размозженного тела Чумичева. Оглушенный, я не мог даже двинуть рукой. Меня откопал, оставшийся невредимым, пожилой солдат из Белоруссии Якушевич. И только тут я понял - почему остался жив. Меня прикрыл кусками своего тела мой друг, старший сержант Чумичев...
Якушевич помог мне привести себя в порядок. Я собрал, как мог...все что осталось от тела Чумичева и засыпал снегом...Так хоронили зимой. Мне было так жаль своего товарища, что я не выдержал и заплакал.
Якушевич успокаивал меня – «Сержант, не плачь..». Мне было тогда всего 18 лет, и вроде стыдно было плакать, но в то мгновение я не сдержался.
Наступила глубокая ночь. Мороз страшный. Сняли с убитых немцев шинели, нашли какое-то байковое одеяло, накрылись, стало нам теплее.
Живых вокруг не было. Под утро приполз повар с термосами с водкой и вареной кониной. Но есть и пить было уже некому. Пришлось мне за всех выпить большую кружку водки. Якушевич не пил...
Вот такой эпизод был в бою за Варшавское шоссе...
Вскоре я получил сквозное ранение в левую руку. В госпиталь не пошел. Рану водкой обработал, и опять в атаку...

  

    А где эти Прудки находятся ?

Хорошо знаю эти места, я туда на охоту и на рыбалку езжу довольно часто, недавно в лесу рядом с Подсосенками, нашёл блины невыбитые, похоже что гансючие, а на поле возле Варваровки мне попался маузеровский отстрел, хотя пошёл по монеткам, потом комрады с Райберта подсказали, что в Мансурово у гансов был опорник.

      Маленький эпизод о попытке восстановить связь с Ефремовым М. Г.:

Вскоре на аэродром привезли девушку-радистку и ее помощника — молодого паренька. При них походная рация, аккумуляторы питания, все как положено. Нам приказали немедленно установить место нахождения окруженных подразделений [91] и доставить связистов в их распоряжение. Посадка на колеса в данном районе исключалась из-за весенней распутицы, поэтому девушку и парня решили сбрасывать на парашютах.
..........................................................................
Шли они севернее Варшавского шоссе на малой высоте. Внизу под крыльями простиралась белесая пелена тумана, а вверху — ясное голубое небо. Старшина П. Н. Афанасьев летел сзади и чуть справа от командира звена старшего лейтенанта А. А. Подкосова. На реке Угре их обстреляли, да так, что от самолетов, как перья, полетела обшивка. Подкосов посматривал за пассажиром: юноша, нагруженный основным оборудованием связи, сохранял спокойствие.

    Полностью здесь: http://militera.lib.ru/memo/russian/dubrovin_la/index.html ( глава "На Подмосковных аэродромах" )

Вот такое сообщение пришло мне на почту. С позволения автора выкладываю его на форум.

Добрый вечер! Родной брат моей бабушки-Силаев Василий Васильевич 1919
года рождения был призван в Красную Армию в 1939 году. Закончил школу
связи в городе Котовск Одесской области по специальности мастер по
ремонту аппаратов Бодо. Воевать начал вгороде Днепропетровске на
Украине,но затем его,как специалиста по ремонту этих аппаратов
перебросили в 24 армию уже после того как она освободила Ельню. Довелось
воевать в родных местах. В Вяземский котёл он не попал,так как ему
приказали сопровождать ящики сдокументами штаба 24-й армии. На автомашине
вместе сдругими солдатами им удалось проскочить до Юхнова. Мост через
Угру ёщё не был взорван. А потом,когда подошла немецкая мотоколонна его
взорвали. Как он рассказывалБчто в Юхнове стояли артилеристы почти без
снарядов и он вместе с ними пил яичный ликёр из брошенного придорожного
магазина. Артиллеристы последними снарядами из-за Угры растреливали
немецкую колонную Тем более,что цели особо выбирать не приходилось-такой
большой была эта колонна. Что ни выстрел то попадание. В дальнейшем в
течении всей войны ему аппараты Бодо не пришлось ремонтировать. Воевал он
простым связистом. В33-ю армию попал уже во время боёв под
Наро Фоминском. Вместе с ударной группировкой 33-армии был в окружении, но
вышел. Выводил их молодых ребят какой-то полковник. Он им сказал: Ребята
не бойтесь я уже выходил из окружения и людей выводил. В 43 году прошёл
в нескольких километрах от родной деревни. Так ине смог заглянуть. А войну
закончил в Берлине. Награждён был медалями за оборону Москвы, за
освобождение Варшавы, за взятие Берлина, орденами Славы 3-й
степени, Отечественной войны 2-й степени,а также медалями за отвагу и за
боевые заслуги. А ещё его Лужков хотел наградить медалью в честь
850-летия Москвы ,да он умер в 1998 году. Провоевал всю войну в 33-й
армии. Жаль вот не спросил я его покабыл жив вкакой дивизии он
воевал.

Ну, полковников немного вышло...

Костя, а известно, как называется деревня? Из вышепрочитанного создается впечатление, что это наши пИнаты.

Да не, не похоже. Может у этого человека еще есть какие-то подробности из воспоминаний. Можно написать, спросить.

Честно сказать, либо поэт писал, либо разведчик.. На "белые" стихи Тургенева похоже..
Ни слова про страх погибнуть, про вши, про грязь, про не привычные условия..

   Может и складывается такое впечатление, но это реальное, живое письмо, конкретного немца, который приезжал годах в 90-х в Тёмкино, в те места где он воевал. Лежит оно в Тёмкинском музее.

Почему же не похоже? Читаем:
Понятно, что район действия 33-армии на 1943г. большой, но все же...

Костя, если предоставится возможность, обязательно спроси. Читаем цитату:

Вот это уже точно про наши края. Вполне возможно, сохранились воспоминания непосредственно по окружению и выходу...

   Похоже, похоже...  Даже в некоторой литературе по войне попадаются упоминания отдельных людей о выходе из окружения 33-й армии, но не подробно. Если есть возможность, то расспросить обязательно надо. Под диктофон, потом стенограмму выложить. *HELP*

Из воспоминаний командира партизанского отряда В.И. Ляпина, при выходе его из окружения, деревенский староста посоветовал ему пробраться в Темкинский район. где было спокойней. До октября месяца Темкинский район находился сравнительно далеко от фронта, наших крупных воинских частей за исключением полевого аэродрома 13 СБАП 43 САД не было. После захвата 5 октября  Юхнова, 10 танковая дивизия немцев, через населенные пункты Богатырь и Знаменку двинулась к Вязьме, а дивизия СС "Рейх" к Гжатску и 8 октября взяла его. Все это я узнал на сайте. А вот,что знаю о войне от знакомых и родственников, живших в то время в деревне Сергейково. До прихода немцев местные власти организовали перегон колхозного скота на восток. Наши летчики улетели перед приходом немцев. Немцы прошли большаком через Темкино и Селенки. В начале окупации немецкого гарнизона в Сергейково не было.  Женщины выпекали хлеб для партизан, те давали расписки, что  получили продукты и хлеб. На днях разговаривал по телефону со своей родственницой Марией Васильевной, 1927 года рождения. Она расказала - Немцы пришли в Сергейково в феврале месяце со стороны деревни Черемесное, были очень злые, так как их часть отступала от Москвы. Солдаты заняли все дома в деревне, а жителей  согнали в одну хату к тете Шуре Фенькиной. Марие Васильевне в то время было 14 лет, она жила с матерью и сестрой. В их небольшом доме было чисто и уютно, поэтому там  расположились офицеры, старший из них полковник был болен, страдал ревматизмом полученным при отступлении. Женщинам разрешили жить за перегородкой и приказали поддерживать порядок в доме. Немецкие солдаты отбирали у местных продукты, которых и так было мало. Однажды мать Марии Васильевны испекла лепешки из остатков всего, что нашла. Немецкий офицер спросил Марию Васильевну, она знала немного немецкий язык, что это и показал на лепешки, она ответила - это хлеб. Офицер бросил лепешки на пол, растоптал их сапогом и сказал - это не хлеб, а дерьмо. Немец вышел на улицу, мать Марии Васильевны заплакала, продуктов больше не
было. Офицер вернулся через несколько минут, он принес  буханку хлеба, отдал и сказал - это хлеб, будете получать каждый день. Хлеб они получали и половину отдавали родственникам. Среди солдат были чехи и поляки, которые  относились к жителям лучше чем немцы. Летом женщин под конвоем выгоняли на заготовку сена для немецких лошадей,
когда в конвое был чех он разрешал отдых, когда был немец отдыха не было. Поляки приходили с гитарами и развлекали местных игрой и разговорами, говорили, что скоро будут улепетывать от Красной Армии. Перед уходом немцы пытались угнать молодеж в Германию, мать спрятала Марию Васильевну, а ее сестру задержали, по счастливой случайности ей удалось убежать, ей помогла женщина из Черемесного. Немцы ушли в марте 43 года, деревню не успели сжечь, только разрушили печки и разбили все оконные стекла. Отец и брат Марии Васильевны пропали без вести на фронте в 43 году.

Недавно, задержавшись при входе в дом, разговорился с пожилым человеком. Для своего возраста он отличался бодростью и хорошей осанкой. Как оказалось, в начале войны он командовал батареей 85-мм  зенитных орудий. Это было под Ленинградом. Я спросил о том, как стреляли по самолётам: с упреждением? Он ответил утвердительно. Тогда я спросил ещё: зависела ли величина упреждения от типа самолёта? Он сказал, что да. На мой вопрос по поводу сбитых самолётов, он ответил, что да, удавалось сбивать. Ветеран назвал несколько типов самолётов с которыми пришлось столкнуться под Ленинградом, названия которых я тут же забыл (у него хорошая память и ясный ум, в отличие он моей), среди прочих он упомянул о французском самолёте.
Я спросил о том, успевали ли лётчики сбитых самолётов выпрыгивать с парашютом. Он сказал, что такого в его боях не было. Однажды, после того, как один самолёт был сбит его батареей, немцы устроили очень сильный налёт в ответ. Один из его расчётов (очень хороший по его словам) был полностью уничтожен прямым попаданием авиабомбы в орудие. Да так, что для похорон удалось найти всего горсть останков. Нужно было схоронить хоть что-то. Но после похорон пришлось делать перезахоронение, так как по приказу было разрешено осуществлять похороны только на открытых местах, а они закопали то, что осталось от их товарищей в лесу.
Однажды он получил приказ командования о передислокации батареи в какую-то деревню. Когда батарея почти достигла нужного места, было уже темно. Лишь в одном доме в окне был виден свет. Герой моего рассказа, комиссар, и ещё один военный пошли разведать кто там есть. Не знаю, пытались ли они сначала заглянуть в окно, но когда открыли дверь, там оказалось полно немцев. Они кинулись бежать. Всё обошлось – они скрылись. Лишь у одного из них прострелили шинель. Почти как в фильме "Женя, Женечка и Катюша": Зашли "на огонёк"!
Дальше разговор зашёл о блокаде. Как раз была годовщина её снятия. Я поинтересовался о длине "дороги жизни", и почему люди не выходили из города самостоятельно или не пытались переплыть на лодках, плотах, пока лёд не стал. На мой взгляд, был бы хоть какой-нибудь шанс выжить. Если рабочий не мог оставить своё место (расстрел гарантирован), то что сдерживало остальной люд – детей, стариков, неработающих? На что он ответил, что там тогда было много странных вещей. И рассказал, что помогал достать машину для вывоза семьи одного из подчинённых. Когда семью удалось привезти, люди были сильно истощены, особенно сын. Бросили клич и собрали хлеба для них, кто сколько мог.

Очень жаль, что всё меньше остаётся среди нас свидетелей войны. Скоро мы сможем узнавать об этих страшных годах только из книг, архивов и документальных съёмок. Недавно ушла из жизни моя бабушка, краткие воспоминания которой я привёл здесь ранее. Казалось бы не так давно их были сотни в парке Горького 9 мая, ещё не таких старых, со сверкающими медалями, искренней радостью на лицах. Они создавали ощущение настоящего праздника, а не тех фальшивок, типа ставшего омерзительным Нового года. Пользуйтесь случаем, узнавайте от оставшихся в живых всё о войне. Скоро такой возможности не будет совсем. Получить информацию из уст свидетеля – это значит приблизится к истине! Только прошу: не докучайте чрезмерно. Если человек хочет поведать что-то, вы увидите это желание. Он будет говорить, говорить, а вам останется только запоминать. Но помните, что люди эти очень стары, привыкли к определённому образу жизни, волнения для них противопоказаны. Будьте деликатны и внимательны, старайтесь не обидеть стариков. Возможно, тогда они доверят вам содержание своей драгоценной памяти.

Рассказ танкиста бой у р.Жиздра     http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/3149/

В Крапивке такие же зверства просматриваются, к сожалению не помню кто, но рассказывали что совсем недавно, раскопав фундамент дома в Крапивке, нашли много обгорелых фрагментов костей, по сопутке -гражданское население.
И что еще интересно, все много лет, безрезультатно  ищут следы братской могилы в Крапивке, та что на карте обозначена, но когда я сделал перенос через ОЗИ координаты этой могилы с новой карты на старую, то они легли точно во двор одного из домов!

Да внушаеть....Особенно:"ще более страшно становится от этого неслыханного кошмара, когда знаешь, что ни малейшей военной необходимости в диких аутодафе пришлых уродов не было совсем — свои основные подвиги подобного рода они осуществляли буквально при паническом бегстве под ударами Красной Армии. Мирные граждане в эти дни ни малейшим образом не могли оказать никакого влияния на ход боевых действий и, естественно, никак в них не участвовали. Я думаю, являясь служителями сатаны, вторгшиеся на древнюю славянскую землю чудовища с Запада сжигали наших соотечественников ритуально. Подпитываясь, по негодяйским понятиям, энергией кристальных душ, надеясь таким образом получить помощь от дьявола. Оккультист Кроули, человек-зверь, один из идеологов гитлеризма, свидетельствовал, что он в течение шестнадцати лет (1912-1928 ) приносил врагу рода человеческого ежегодно по 150 невинных жертв, особенно мальчиков как "имевших высочайшую и чистейшую силу".
    Далее:  На территории нынешнего Угранского района в ночь с 13 на 14 марта 1943 г. в деревне Борьба иностранные выродки заживо сожгли всех жителей этого селения и еще двух — Ломанчина с Криволевкой. Чуть ли не в два раза больше ни в чем неповинных наших сограждан, чем в известной всему миру белорусской Хатыни. Чего-либо хотя бы отдаленно напоминающего этот гееннский ужас не бывало здесь за все время существования людей, за все века.
  К сожалению, адская акция марта 1943 г. по одновременному поголовному погублению всех семей из трех деревень не присутствует в общественном сознании, словно не является важнейшим историческим фактом. И не воспринимается как типичная для мученического лихолетья оккупации на русских землях. А разве может быть иначе? Ведь нигде, в том числе в Угранском краеведческом музее, о происшедшем нет буквально ни одного упоминания; ни единого экспоната о таких зверствах я не обнаружил при посещении почти десяти музеев других районов области, в каждом из которых были массовые сожжения заживо мирных граждан; не нашел ничего об этом и в музее Великой Отечественной войны в Смоленске. То есть замолчаны фактически все смоленские и, как оказалось, в целом российские Хатыни. Они никак не фигурируют даже в энциклопедиях о Великой Отечественной войне, создатели которых эти инквизиторские факты грандиозной гитлеровской преисподней знают в сто раз лучше меня, потому что являются военными историками — специалистами в области явлений и проблем тех лет, зачастую имеющими ученые степени, которые подтверждают, что они — крупнейшие знатоки в делах коричневых страшилищ. "
И не мудрено.Трудно искать черную кошку в темной комнате.Особенно если ее там нет.

Пообщался сегодня с троюродной бабушкой - она родом из Александровки. Жаль, по телефону - все бы на диктофон записать, на память...

Во время оккупации была партизанской связной (позже - секретарем в сельсовете)... неоднократно упоминала в рассказе "дядю Лёшу Холомьева" - см. "Угранский набат".

Моего прадеда Маслякова Алексея Ивановича, жившего в дер. Заречье, мобилизовать не успели, и в январе 42-го его в числе других мирных жителей мужского пола - "от 15-ти до 50-ти" - расстреляли немцы - на берегу Угры (по словам бабушки, около молокозавода) - и спихнули на лед, не позволили похоронить: какая-то тетка бросилась туда за сыном, ну и по ней дали очередь. Часть мертвых нашли только в марте, когда река вскрылась, и их понесло течением... Толком информации об этом найти не могу, к сожалению - опрашивать уже некого.

Его сына Василия 14-ти лет угнали в Германию на работы (освободили его наши войска уже в 45-м, и его взял к себе ординарцем какой-то офицер).

Товарищи, если у кого будет возможность, сфотографируйте, пожалуйста, поближе памятник в Знаменке погибшим мирным жителям...

Фотография памятника находится в конце материала "Последний бой батареи Флерова":
http://www.ugra.alexandrovi.ru/kraev/vov/kraev12.htm

ЗЕМЛЯКИ, ХОЧУ ВКЛЮЧИТЬСЯ В ВАШИ БЕСЕДЫ. ИЗВИНЯЙТЕ. ЕСЛИ ЧТО-ТО ПО ТЕХНИКЕ НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ.МОЙ КОНСУЛЬТАТНТ СЕЙЧАС ДАЛЕКО ОТ МЕНЯ
О ВОЙНЕ. В НАЧАЛЕ ОКТЯБРЯ1941 Г. В СТОРОНУ ШАНСКОГО ЗАВОДА ПРОШМЫГНУЛИ ИЗ ИЗНОСОК НЕСКОЛЬКО МАШИН. ПРОШЕЛ СЛУХ. ЧТО ЭТО РАЙОННАЯ ВЛАСТЬ ОТЧАЛИЛА. ВОЕННЫХ ОТСТУПАЮЩИХ, ВРОДЕ, И НЕ ВИДНО БЫЛО. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ НИКАКИХ БОЕВ НЕ БЫЛО. УЧИТЕЛЯ ФОКИНСКОЙ 7-ЛЕТНЕЙ ШКОЛЫ (ПОЛИТИЧЕСКИ АКТИВНЫЕ И МНОГО БЫЛО ПРИЕЗЖИХ, ЖИВШИХ ТОЛЬКО НА КАРТОЧКИ. А ТУТ И ПЕРЕБОИ ПОШЛИ) ОТПРАВИЛИСЬ 11 ОКТЯБРЯ (СУББОТА ТОЧНО) В ШАНСКИЙ ЗАВОД. ПРИШЛИ. В ЗДАНИИ СЕЛЬСОВЕТА КУЧИ ВИНТОВОК, ПУЛЕМЕТЫ (ПОХОЖЕ, ПРАВДА. СОБИРАЛИ ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД). НАЧАЛЬНИК СЕКРЕТАРЬ РАЙКОМА ПАРТИИ (ИЛИ ПРЕД ИСПОЛКОМА) КИРЕЕВ НА ЗАВУЧА ШКОЛЫ ВЫЗВЕРИЛСЯ: ПОЧЕМУ СОРВАЛИ УЧЕБНЫЙ ПОЦЕСС. КТО РАЗРЕШИЛ, ЧТО ЗА ПАНИЕРСТВО. ПРИКАЗАЛ ПРОЙТИ ПО ДЕРЕВНЕ И ОБЪЯВИТЬ, ЧТО ВМЕСТО ЭТОГО УРОКИ БУБУТ ЗАВТРА В ВОСКРЕСЕНЬЕ. ВЕРНУЛИСЬ , ОБЪЯВИЛИ. А ЧЕРЕЗ ПАРУ ЧАСОВ В ДЕРЕВНЮ ВЪЕХАЛИ НЕСКОЛЬКО МОТОЦИКЛОВ С НЕМЦАМИ. РАЗВЕРНУЛИСЬ ПОСРЕДИ ДЕРЕВНИ. НЕСКОЛЬКО БАБ (У КОГО РОДИЧИ ПОСАЖЕНЫ ИЛИ РАСКУЛАЧЕНЫ) ВЫШЛИ С ХЛЕБОМ-СОЬЮ, КРИНКАМИ МОЛОКА. НЕМЦЫ ХЛЕБ ЗАБРАЛИ, МОЛОКО ВЫПИЛИ, КРИНКИ ЗАБРОСИЛИ В КРАПИВУ. ОТПРАВИЛИСЬ ПО ДОРОГЕ В СТОРОНУ ШАНСКОГО ЗАВОДА. КАЖЕТСЯ, И ЕГО ПРОЕХАЛИ, НО ТАМ КТО-ТО ИХ ОБСТРЕЛЯЛ. ПРОЕХАЛИ ВСКОРЕ ОБРАТНО. НАРОД ПОРАНЬШЕ СПАТЬ ЗАЛЕГ, А ПО ДОРОГЕ ВСЮ НОЧЬ ШЛИ НЕМЕЦКИЕ МАШИНЫ. ВОТ ТАК ВСЕ БЫЛО В ФОКИНО. НЕМЦЕВ В ДЕРЕВНЕ БЫЛО МАЛО. ГОНЯЛИ В ОСНОВНОМ МОЛОДЕЖЬ НА РАСЧИСТКУ ДОРОГИ. НО БЫЛИ МОГИЛЫ : ТО ЛИ ОТ НАШИХ САМОЛЕТОВ ПСТРАДАЛИ, ТО ЛИ РАНЕНЫЕ. ОДНА ОТКРЫЛАСЬ В 90-Х ГОДАХ ПРЯМО ПОСРЕДИ ДЕРЕВНИ. САМА.
МОЙ ИНТЕРЕС: КАК ЭТО СМОТРЕЛОСЬ СО СТОРОНЫ ИЗНОСОК. И ЕЩЕ КОГДА В ЯНВАРЕ 1942 Г. ПРИШЛИ НАШИ, ТОЖЕ БОЕВ НЕ БЫЛО. НО ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО ТОГО (В НАЧАЛЕ ЯНВАРЯ ИЛИ ДАЖЕ ДЕКАБРЕ) К ОТЦУ ПРИХОДИЛИ РАЗВЕДЧИКИ. И ОН КУДА-ТО ПО ЛЕСАМ ВОДИЛ. ОН БЫЛ ОПЫТНЫЙ ЛЕСОВИК. КАКИХ ЧАСТЕЙ МОГУТ БЫТЬ РАЗВЕДЧИКИ?
САШОК

    Вот тут:  http://iznoski.3dn.ru/forum/2-17-2 можно чего-нибудь прочитать или спросить.

Долго искал, куда приткнуть вопросик.
Интересуюсь одним человеком по фамилии Пономарев. Он служил в 1942-43 гг. в районе Износок. Работал с населением окрестных сел. Особист? Контразведчик? Может кто подскажет? Извиняюсь за расплывчатость вопроса.
САШОК

Хорошо, что кое-что до нас доносится от.....туда!
САШОК

Найти бы эти произведения - "Ранний снег" и "Двум смертям не бывать". Было бы интересно, может у кого есть?

вот просят  за "Ранний снег" О. Кожуховой 160 р.
 http://www.ozon.ru/context/detail/id/4153003/
а за "Двум смертям не бывать" - 80
http://www.alib.ru/bs.php4?uid=35381ad681fb19453cce35ed86a155eba56

Кстати, Ольга Кожухова жива, не так ли?

Воспоминания Смирновой Валентины Филипповны и Киселева Вячеслава Михайловича.

Еще до войны началась первая волна коллективизации. Малая Буславка или как ее все называли Деревушка к началу войны уже была пустая. Несколько семей переселились из Деревушки на южную окраину Шумихино. Хутор Коллектив также опустел. Одна семья из Коллектива жила в Шумихино. Также хутора были за западе и юго-западе от Шумихино. К югу от Шумихино есть место «вышка», геодезический пункт там существовал еще до войны. Хутор по дороге от Коллектива до Буславы к началу войны запустел. Там два дома стояло. Сейчас это место можно найти только по двум квадратам крапивы у дороги. Кому он принадлежал и название не известны. Деревня Родня еще до войны опустела. Даже названия такое знали не все жители Шумихино. Чаще всего эти поля вдоль дороги на Беляево называли «первой» и «второй Пожожкой». Населения в целом было уже мало, люди уходили в города. В Борисенках стояла кузница у переезда на ту сторону оврага на западной стороне. В Шумихино на месте коровника стояла школа, а на горке несколько сараев для сена. Войну мы запомнили особенно отчетливо.
В октябре 41 года в Шумихино появилась техника, которую мы и видели то впервые: машины, люди на мотоциклах, пешком никого. Первая мысль, которая у нас появилась, что это прибыла американская помощь. Но увидя немецкий крест на капоте машины мы поняли, что это немцы. В школе эту символику уже проходили. Техники было так много, что она просто не помещалась на улице Шумихино.
В.Ф. : Одна из немецких машин остановилась напротив нашего крыльца. Немец подозвал мою маму, по русски «Не бойтесь», мама обошла машину- там сидел переводчик. «Как проехать на Родню?» спросил немец. «Да я не знаю такой деревни» ответила мама. – «Как же вы здесь живете, а не знаете? Пожожку знаете?». «Пожожку знаю» ответила мама и немцы поехали. Это был передовой разведывательный отряд немцев.
В это же время в деревне начали появляться части выходящие из Вяземского котла. Были и организованные части, которым был дан приказ остановить немецкий десант.
Наши не знали, что здесь находятся регулярные части немцев. Вскоре в Шумихино завязался бой. Все мирное население ушло в поле и попряталось по ямам. Когда мы там сидели, то только пули свистали над нами, но никого не задело. Когда бой закончился, немцы собрали своих убитых. Куда дели русских убитых, мы не знаем. Наши отходящие части побросали технику в лесу юго-западнее от Шумихино. Помнится еще пушка стояла на краю поля. В лесу на дороге стояли тягачи Кировцы с пушками, у которых были поломаны затворы. Командиры просто все бросали и бежали в лес. Немцы настолько были уверенны в своей победе, что пленных не конвоировали. Просто указывали дорогу на Юхнов, винтовки наших бойцов ломали прикладом об дерево. Кто-то из них шел на Юхнов, а кто-то в лес и в беглецы. Часть отступающих останавливалась в Шумихино и оставалась в зятьях или помощниках.
Однажды, группа наших бойцов, осевшая в Шумихино, решила прогнать немцев- фуражиров, которые постоянно наведывались в Шумихино за продовольствием или сеном. Обоз то наши прогнали и никого не убили, но на следующий день в деревню прибыл отряд карателей финнов. Они были на лыжах и особенно злыми, поэтому финнами их и называли.
В.М.: Один такой финн зашел в наш дом и начал обыскивать его в поисках теплой одежды и валенок. Он увидел валенок на моей маме, отобрал их, но они не налезали на ногу. (в таких случаях отрезали пятку). Мать сделала замечание, что они малы. На что этот немец рыкнул на нее и замахнулся прикладом.
В феврале 42 года в наш район прибыла 33-я красная армия. Наши стояли в Шумихино. В Пожожке, где тогда было два дома, расположились партизаны.
В.М: Расскажу такой случай. В то время наша семья переехала из Шумихино в тыл в Борисенки. Однажды я, мои братья и мама поехали за картошкой окружным путем через Буславу и Пожожку в Шумихино. Тогда мы не знали, что между партизанами и нашими частями была договоренность, что ездить на Шумихино можно только через Коллектив. Мы подъезжали на санях к Шумихино. Из крайнего дома по нам дали пулеметную очередь. Тогда этот дом только построили, в 90-е годы он принадлежал семье Соколовых. Мы все соскакивали с саней. Моя мама осталась в санях и сказала, что она ранена. Уже темнело. Мы по темну пошли в Пожожку к партизанам. Те очень долго совещались - идти им под Шумихино подбирать мою маму или нет. Один сказал: «Немцы вон и убитых подбирают, а мы раненную не можем спасти» В итоге решили помочь, но тут уже подоспел посыльный из Шумихино и сообщил, что она жива и находится в Шумихино. Потом мы вернулись в Борисенки. Там оставалась грудная дочка с бабушкой.
На Коллективе у наших была засада. Наши жили там в шалашах. Немцы ездили туда за сеном. Дорога до коллектива была расчищена, а на Борисенки уже нет. Однажды немцы нарвались на засаду, много там их полегло. Человек 40-50. Было это еще зимой 42 года. Немцев расстреляли в упор, никакого боя там небыло. По обеим сторонам расчищенной дороги лежали трупы. То тут то там торчали ноги- руки из сугробов.
Боеприпасов наших не было. Немец мог час поливать минометным огнем нашу деревню. А когда огонь заканчивался наши отвечали одним- двумя выстрелами и все.
В.Ф.: О бое за д. Борисенки. Тогда наша семья переселилась в Борисенки. Когда бой начался мы все попрятались в погребе. Одна мина попала в трубу и прямо в дом. Кого то убило. После боя всю деревню согнали в крайний дом у спуска с горки. И сказали уходить или в Староселье или Слободку, а в Борисенках все дома заняли немцы. Мы побрели в сторону Слободки. Там нас разместили в одном доме, там яблоку негде было упасть. Люди спали стоя. Здесь были все и Шумихинские и Борисенские и Ломенские. Вскоре нас в лагерь под Рославль, оттуда в вагонах для скота нас этапировали в Гомель, а там уже отпустили. Зачем нас везли мы не знаем.
В.М.: После боя за Борисенки, который длился часов 5. мы побрели к Коллективу. Уже темнело. Там мы остановились в шалаше. Наших уже небыло. Один только застрелившийся обмороженный красноармеец лежал в шалаше. Посовещавшись мы решили идти прямой дорогой на Буславу. Была ночь. По дороге по нам открыли огонь и пришлось повернуть. Остались мы в Коллективе, а на следующий день туда пришел здоровенный немец.
Нас построили шеренгой вдоль дороги между Коллективом и Шумихино. Мы думали только об одном, что все..хана. Сейчас нас расстреляют в отместку. Из шеренги выбрали пару стариков покрепче и отправили собирать немецкие трупы по отвалам дороги. Мы пошли в Ломенку. По дороге идем…вдруг видим танки едут. Едут и не снижают скорости, еле успели вскочить на снежные отвалы, а они были высокие…В Ломенке пособирали картофельных очистков по пойкам, поели. А ночевали мы в бане. Столько людей туда набилось. Стояли мы там как в хлеву. В Слободку нам сказали не ходить, а то могут угнать в Рославль. Потом мы вернулись в Шумихино. Тогда местным жителям разрешили жить в сараях.
Десантники высаживались на ложные огни зажженные немцами, поэтому их так разбросало.
Однажды на Шумихино вышел русский солдат. Идет к домам. В правой руке у него наган. Идет и не останавливается. Нас ребятишек немцы подослали к нему. Мы мол сдавайся, а он все идет. Ну немец прицелился, выстрелил. Красноармеец упал. Потом рюкзак его открыли, а там шоколад. Немец посмотрел и уважительно кивнул «комисаррен».

Так вот откуда взялись тягачи и пушки, которые немцы обнаружили после уничтожения группы Ефремова.

Да, есть немецкий отчёт об их осмотре.

Немного добавлю про Пожожку(или Понасенки по-местному). Там жила моя прабабушка и прадедушка. У них была своя кузница. Деревня была 5-7 дворов. Фамилия их была Чакушкины. Деревня была сожжена за связь с партизанами.Всех согнали в большой сарай для лошадей и подожгли.Спаслись несколько человек. Мои родственники, они были детьми и немцу сказали, который их охранял, что "мы тут живём". Он ответил, я отвернусь, а вы бегите-вот так и спаслись. Трупами людей заваливали колодцы.Было много людей, они шли колонной со всей округе, с Лёвкина, с Лытьева, и т.д. Упадешь в колонне-пуля на месте, перешагивали и шли дальше. Моя тётя родная носила хлеб в Пожожку партизанам, а дядька родной был у Ефремова в армии, пацаном 16 лет сбежал в 41-м. Эта женщина , которая спаслась-сейчас жива, кому интересно могу дать её координаты.

Вчера на Урале на 89-м году скончалась Арсентьева (девичья фамилия) Варвара Егоровна, род. в деревне Бокшино - недалеко от Кошняки была деревня. Поступила в 1942-м девчонкой в подразделения 33-й армии, с ним прошла, вроде, до Берлина. Потом еще была долгая жизнь.
Вечная память.

Конечно, самые страшные и трудные времена были зимой весной 42 года, когда здесь была 33 армия. У нас и так была не богатая деревня, а к концу зимы жрать совеем стало не чего. У них в деревне было солдат человек 20 и в Козлах тоже стояли наши. У жителей насильно ничего не отбирали, но воровали кур. Ну а куда тут денешься, нам самим есть было не чего не помирать же с голоду. Кур даже в домах прятали. Как то однажды все солдаты кто стоял в Песьково. Вдруг разом ушли. Мы думали, что сейчас немцы придут, но на следующий день опять пришли наши. Мы их заметили еще утром, они в лесу у деревни прятались, наверное, выясняя, есть ли немцы или нет. Потом днем пришли в деревню. Тоже стали просить еды. У соседа была корова, и он сказал, что они могут надоить молока. Он и нас, детей молоком подкармливал. Я старше была и свое молоко, когда могла, брату отдавала. Солдат было пять человек. Сосед сказал, чтоб малому молоко дали бы. Они взяли ведро, и пошли к сараю. А мы с братом увязались за ними. Сарай выходил как раз на Угру и когда солдат вошел в сарай с той стороны реки вдарил пулемет. Раньше до этого с той стороны немцев не было. Мы спрятались за сарай, а пулемет все строчил в нашу сторону. Вдруг мы поняли, что сарай с другой стороны загорелся. За ним чуть поодаль стояла скирда, а за ней кусты, и картофельная яма. Но до скирды нужно было еще добежать. Вдруг скирда тоже загорелась и от нее повалил сильный дым. И мы все через этот дым побежали. Когда оказались в безопасном месте мы увидели, что сосед сарай горит уже очень сильно, а перед ним лежит убитый сосед. Наверное, хотел корову спасти. Один из солдат, пока бежал, потерял валенок и ему по очереди остальные давали свой погреется. Уже темнело, сарай обвалился и догорал. От него пахло горелым мясом. Мы подошли к нему. Посреди лежала обгоревшая корова, а под ней придавленный боец, который пошел корову доить. Стоял сильный жар и подойти ближе было нельзя. Брат принес пожарный багор и стал пытаться оторвать куски мяса от коровы. Один из солдат отнял у него этот багор и стал отковыривать куски сам. Я не могла смотреть на обгоревшего солдата и отошла. Потом брат принес длинную толстую проволоку, и попытался орудовать ей, но его прогнали, ударив багром по спине, а прут отняли. Мы отошли в сторону и стали смотреть издали. Не съедят же они всю корову. Потом к нам подошли еще бабы, но солдаты их к корове не подпускали. Хоть уже было темно, но с той стороны опять ударил пулемет. Одного из солдат ранило, его оттащили в сторону и дали ему кусок мяса. Потом нас увели, но мы утром вернулись, в надежде, что может, что то осталось. Но коровы уже не было, солдат тоже не было. Соседского деда унесли, только лежал обгоревший боец и поодаль второй, которого ранило и он умер.

Вот выдержка из воспоминаний (очень мне понравившихся между прочим) "Родные лица" Наталии Арской, внучки Павла Арского:

"Отец очень скупо сообщал родным о своей фронтовой жизни. Маме в Ашхабад он пишет, что был в командировке в Наро-Фоминске и принимал участие в боях. Бабушку он старается не огорчать и только один раз, вскользь, упоминает, что они сделали марш-бросок на лыжах в 30 км. Летом 1942 г. их часть, видимо, после боев проходила основательную переподготовку в подмосковном Реутове, тогда бабушка могла к нему приезжать. Однако уже с июня письма от него стали приходить все реже и реже и, хотя на них по-прежнему стоял штемпель Реутова, это совсем не значило, что он был там.
19 сентября 1942 г. он пишет бабушке письмо, не вселяющее никаких опасений за его жизнь, и она ждет весточку, чтобы к нему приехать. А он в это время был уже далеко от Москвы и принимал участие в боях под Смоленском. Его молчание длилось почти полгода, а потом пришла похоронка - узенький листок бумаги с коротким сухим текстом, напечатанным на машинке: "Арский Александр Павлович, рождения 1922 года, убит 2 октября 1942 года в 3 часа утра, осколком мины.
Похоронен 2 километра Западнее дер. Красное, Темниковского района, Смоленской области."
Если посмотреть по карте, это место находится недалеко от деревни Королево, где родился дед Павел. Вот такие парадоксы иногда устраивает жизнь - отец родился в Смоленской области, а сын там погиб, защищая родную землю от иноземных захватчиков.
Бывают на свете и другие удивительные вещи. Почти 60 лет спустя после гибели отца я встретила его однополчанина Николая Кирилловича Батаева*. Причем выяснилось это не сразу. Я тогда работала в многотиражной газете завода "Москабельмет", а Николай Кириллович как ветеран войны часто писал в газету свои воспоминания. Это был милейший и добрейший души человек. Когда-то он занимал на заводе пост зам. директора по кадрам, хорошо относился к людям, и его очень уважали в коллективе за чуткость и доброту. Прошло лет пять. Однажды во время очередного банкета в заводской столовой в честь дня Победы мы оказались с ним за одним столом. Ветераны, как полагается, выпили фронтовые сто граммов, оживились и стали вспоминать боевое прошлое. Почему-то разговор зашел о моей фамилии, и я стала рассказывать о своем деде, поэте Павле Арском.
- Постойте, постойте, - вдруг сказал Батаев, - а ведь я знал сына поэта Арского - Сашу Арского.
И Николай Кириллович посмотрел на меня, как будто увидел в первый раз.
- Так, выходит, это ваш отец?
Я от волнения не могла ничего сказать и только утвердительно кивнула головой.
- Да-а-а, - протянул он задумчиво. - Хороший был паренек, добрый, отзывчивый. Пел нам песню своего отца "В парке Чаир распускаются розы". Мы его еще спрашивали, где находится этот Чаир, и он так красочно рассказывал про Крым, про море, читал стихи.
Николай Кириллович, задумчиво смотрел в одну точку, как будто видел картину из прошлого.
___________
* Н.К. Батаев умер в 2002 г.

- Он погиб на моих глазах. Это произошло поздней осенью 42-го, под Юхновым. Мы с ним ночью находились в карауле. Было очень холодно, стояла странная, звенящая тишина, ни звука - ни с той, ни с другой стороны. И вдруг немцы начали массированный артобстрел. Саша сразу упал. Я к нему подскочил - он был уже мертв. Подбежали санитары и унесли его.
Николай Кириллович помолчал.
- Как же я раньше не догадался, что это ваш отец. Арская и Арская, а вот, как вы вспомнили про своего деда-поэта, так меня и осенило.
Такие встречи со свидетелями смерти близких на войне - редкий случай. Это просто подарок судьбы.

Мама еще оставалась в Ашхабаде и там получила известие о смерти отца - оно шло полгода. После этого она перестала вести свой дневник, последняя запись в нем сделана 1 марта 1943 г.
Дед Арский узнал о гибели сына, находясь в эвакуации. Говорят, что, услышав об этом, он потерял сознание."

Вопрос к знатокам военной истории  в Поугорье:
Неужели это то "Красное", что у деревни Побитой находилось? Тогда действительно какая-то  мистика получается.

     Очень даже похоже:

                  - "2 км. западнее" - это как раз линия фронта по р.Воря ( см. карту)

                  - "ни звука - ни с той, ни с другой стороны. И вдруг немцы начали массированный артобстрел...." - все признаки позиционной войны, линия фронта которой и проходила по р.Воря.

Большое спасибо, Дмитрий.

Здравствуйте! У кого нибудь есть карты или описание высоты 238 в д. Анисово или Анисово - Городище, Кировского района, Калужской области. У меня есть там знакомые , они говорили были там были  немцы, но никто не слышал о высоте 238. Где она находится на карте?

  По Приселью- Бобовище.. ваша инфа не верна..Я лично раговаривал с бабулькой от туда родом. На против.берегу Угры партизаны подстрелили немеца.- солдата..В наказание   и были сожжены дома, местные жители умоляли не сжигать дома..( была суровая зима) , немцы позволили жителям забрать свои вещи.. и уйти.Кто мог перебрался к родне, многие зимовали в землянках в Понизовье и  и рядом с Приселье..( следы их сохранились )  А " Аэродром" никогда ни кем не использоваля и был отсыпан щебнем  ( если капнуть-он на месте..)  еще в 40м году  местными колхозниками.(леса там не было) и не использовася,по причине полного отсутствия дорог..Немцы создали аэродром в близи деревни Медведево- Ивашутино..

Карту можно выложить  Виктор Юрьевич! Возьмите и в цитате в дополнительных опциях выбирете вложение. Вложите карту из своего компа и добавьте на сайт или в личку.

C сайта "Этномир": http://etnomir.ru/pomnim6.html (http://etnomir.ru/pomnim6.html)

Свидетельствует Сергей Прокофьевым Данилов (1925 года рождения)
Я бывший житель деревни Рупосово Знаменского района Смоленской области. Теперь проживаю в деревне Стененки Климовского сельсовета.
Во время фашистской оккупации нашей территории и окружения советских войск в 1941 году у моих соседей Войненковых в деревне Рупосово появился старший лейтенант Николай Федорович Лобарев, который довольно быстро сумел организовать партизанский отряд «Гроза». В его состав входило около 100 человек. Туда вступил я, а также много наших деревенских людей.
Отряд занимал деревни Рупосово, Староселье, Новая Лука, Старая Лука, Песьково, Борисенки, совхоз «Кобелево», Буслава, Н. Михайловка, Хохловка, Б. Василево, Синиково, Костюково и др.
Мне неоднократно приходилось сидеть в засадах у деревень Хохловка и Н. Михайловка. Однажды, когда я и другие партизаны были в церкви у деревни Рупосово, немцы предприняли наступление. Нас спасли толстые церковные стены, и тогда от наших пуль полегло свыше 300 немецких солдат. Но к вечеру боеприпасы подошли к концу, и пришлось отступать к деревне Староселье. Когда же через несколько дней нам доставили боеприпасы из 33-й армии генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова, то мы отбили у немцев Рупосово и старую церковь. Партизаны нашего отряда выполняли задания 33-й армии по разведке.

Весной 1942 года партизанский отряд «Гроза» вместе с бойцами 33-й армии неоднократно вступал в бой с превосходящими силами противника. В лесу между деревнями Песьково и Шипырево я и партизан С. Данилов а также группа бойцов 33-й Армии в количестве около 50 человек попали к немцам в плен. В 1943 году с большой группой гражданского населения я был отправлен в Италию, где во время перехода мне удалось уйти из колонии.
После почти месячного скитания на чужбине я попал в 8 «А» бригаду партизан имени Джузеппе Гарибальди. Осенью 1944 года нашей бригаде довелось участвовать в освобождении небольшого городка Шамперо.

Свидетельствует Анисья Ефимовна Сичина
Мне довелось в декабре 1941 года вывозить на лошади из села Климов Завод за Юхнов одного военного, Степана Ивановича Мартышкина, проживающего в поселке Полотняный Завод. После войны он остался жив и очень благодарил меня за помощь в своем спасении.

Свидетельствует Егор Михайлович Христофоров
Я был партизаном отряда «Смерть фашизму». Мы держали оборону со стороны деревень Шумихино, Греково и Ступники, где были немцы.
Наш отряд был в подчинении головного партизанского отряда Жабо, который базировался в деревне Желанья. Командовал нашим отрядом бывший секретарь райкома КПСС Знаменского района Зимонин.

В марте 1942 года я обморозил ноги и меня, из деревни Пожошки привезли на лечение в санчасть 33-й армии в деревню Буславу. В это время там лежало много больных тифом, обмороженных и сильно истощенных солдат 33-й армии. Врачи сделали мне перевязку и отправили обратно в Пожошку.
20 марта 1942 года немцы заняли эту деревню, и мне пришлось уйти в Якимцево. Там я около месяца прожил в бане, а потом как местный житель вернулся в село Слободка.

Из семейного архива..   (http://www.ostashkov.ru/foto/free/th-EE26BD8D.jpeg) (http://www.ostashkov.ru/foto/free/EE26BD8D/)   Послевоенное детство

Вот, интересные, красочные воспоминания очевидца ВОВ: http://militera.lib.ru/memo/russian/belikov_vn/01.html

Места хоть и не наши, но соседи. И то что он рассказывает, лично слышал подобное от своих однодеревенцев кто застал войну.  8)
 
И мысли такие у автора:

И мне хочется, чтобы будущее поколение, в частности мой сын — знало, как мы жили и через что прошли. Не хочется, чтобы пыль забвения ложилась на нашу боль, на наши слезы. Ради этого я терзаю перо и бумагу, вновь переживаю войну, нервничаю, плохо сплю ночами.
  Проходят годы — мы становимся богаче и... капризнее. Чем больше имеем, тем больше хочется. Завидуем друг другу, раздражаемся по пустякам. Да, по пустякам. Потому что все наши нынешние хлопоты и переживания — ничто в сравнении с тем, что нас ждет, если грянет новая война. Даже минувшая Великая Отечественная покажется детской игрой в солдатики...

Вот ещё интересные воспоминания: http://militera.lib.ru/memo/russian/kravchenko-berezhnoy_ra/index.html

Зачитался книгой на полдня!!

    Да - очень увлекательно, интересно написано.  *THUMBS UP*  А одновременно с прочтением, в Интернете можно посмотреть карты, фото с описываемых мест, отчёты туристов.  *THUMBS UP*

  Местодействия - Украина, поражаешься как повторяется история сегодня. Язык ( мова ) - всегда там оказывается был больным вопросом, паранойя какая-то...

25 апреля 1942 г
Вот, например, случай в школе. Директор привязался к одному из учеников, поляку, за то, что тот разговаривает в школе со своими товарищами по-польски. В это время встает с задней парты такой «патриот» и провозглашает:
 — Та в нас тут є ще i такi, що по-московському розмовляють.
Это касалось меня и нескольких товарищей — русских, мы занимаем отдельный уголок. Вот — нынешняя школа. Тяжело жить, тяжело.

28 апреля 1942 г
В правилах нашей школы записано (конечно, по-украински ): «В школе и всех общественных местах ученики могут употреблять только украинский, а в исключительных случаях — немецкий язык». Именно на эту тему у меня был сегодня очень приятный разговор с нашим Сойко.
  — Мене поiнформовано, що ви на теренi школи демонстративно вживаєте росiйськоi мови (это было сказано довольно спокойным тоном). Тут Мсковщини нема i не буде! (По-видимому, начиналась истерика. ) Я не потерплю на теренi школи жадних демонстрацiй!! (Он грохнул кулаком по столу). Потом буря стала понемногу стихать. Конечно, он пообещал выкинуть меня из школы и т.д. Я все время молчал. Меня занимал вопрос, кто же это так хорошо «поiнформував» его.
  Но вот он стал читать эту статью из правил школы: можно употреблять лишь украинский, а в исключительных случаях — немецкий язык.
 — Якщо позволить знання, — последнее было сказано презрительным тоном, с явной насмешкой. Поэтому я не замедлил ответить:
 — Позволить.
Теперь наша компания «в школе и всех общественных местах» калечит немецкий язык.


Что сегодняшняя "евроинтеграция" Украины, что тогдашняя - похожесть поразительная. И снижение уровня образования в постсоветское время - не случайно.

  Вначале была гимназия, и просуществовала она лишь несколько недель. По-видимому, чёткая установка появилась тут достаточно оперативно: средняя школа, как первая ступень формирования интеллигенции, независимо от её «окраски», не нужна, более того — вредна. «Культура», в меру надобности, будет поставляться из Германии, её носителями будут немцы. Задача местных жителей — быть исполнителями воли представителей высшей расы. Для этой роли достаточны грамотность и профессиональные навыки. Подобными соображениями диктовалось, вероятно, разрешение открыть начальные, ремесленную, торговую школы в Кременце. Однако просуществовали и они лишь несколько месяцев. К осени сорок второго, с прекращением игры в самостоятельность и эта форма образования была свёрнута. Правда, далее к западу, на землях бывшей Галиции , школы функционировали исправно: здесь сильны были антироссийские ( не антисоветские, заметьте ... ) настроения, культивировавшиеся, в частности, униатской церковью, и взращённые на такой основе для будущего хозяйствования на «восточных землях» местные кадры представлялись, видимо, приемлемыми.


Спектр политических взглядов был в тех местах чрезвычайно богат. Здесь жили украинцы, евреи, поляки, русские, чехи, немцы... И не просто украинцы, поляки, русские, а самостийники — оуновцы, либералы — просвитники, интернационалисты, пилсудчики, пепеэсовцы и пепеэровцы, монархисты , англо — и франкофилы, и красные, и просто обыватели всех национальностей, для которых основным критерием приемлемости существующих порядков были: наличие в лавках товаров первой необходимости, устойчивость цен и ночной сон, не нарушаемый грохотом в дверь.
Соседи о соседях знали всё.
А частые смены власти приучили к взаимной терпимости: сегодня я «капну» на соседа слева, а завтра сосед справа «капнет» на меня ?..

Вот ещё мемуары:
Николаев Игорь Николаевич "Дорогие мои саперы"
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/nikolaev_in/index.html

Описывается г.Киров Калужской области - кто интересуется этими местами, может прочитать что там в войну было.  8)

Спасибо за наводку.
Маловато про сам Киров, к сожалению. Хотя про поиск в озере на Нижнем порадовало, никогда про это не слышал.

   Ну вот - дайверы могут не беспокоится, ничего там нет на дне, проверено ещё в 1942 г.   >:(
( А разговоры "про затопленные богатства" в озере, наверное до сих можно услышать в Кирове ?  :-D  )

Понятно, что война  диктует свои правила и законы. Жестокое и страшное время. А сейчас, что творится? Исчезли  водолазы, появились дайверы. Вместо хорошо, все ОК. Вместо рая настал парадиз (если не ошибаюсь, произносится немного по другому). По ТВ говорят на не понятном языке (не на русском и не на английском ) И все это творим сами без потустороннего давления, коверкая и забывая свой родной язык.

Так это целенаправленная компания.Нас уже давно приучают к забугорному образу жизни.Коттеджные поселки(читай дачные) принято называть на "англицкий" манер,при этом пишем почему-то русскими буквами :-D,остановки в метро дублируем на английском,(якобы к чемпионату очередному,с голой ж...готовимся)жизнь свою экономическую каждое утро по курсу зеленого определяем.Нам "тяперича" про курс доллара,на дню по сто раз "бухтят".Складывается такое впечатление,что эти гниды хотят из  нас все русское вытравить.В центре Москвы давно не были? Судя по вывескам-это не русский город.

В Москве была 2 года назад, больше всего удивили не вывески на английском, а вывеска в ГУМе. Оказалось, что он Гламурный. Я не один десяток лет преданный посетитель столовой 57? в ГУМе. Советую лучше многих столичных ресторанов.

Да,нет спасибо.Мы уж как нибудь без гламура обойдемся.Что может быть лучше борща жены. :)

Мне кажется у этих слов схожее значение, но разные оттенки.
Дайвинг - хобби, развлечение
Водолаз - сложная и опасная работа.

Так, как раньше такого развлечения не было, то и применяют новое слово.

Вот ещё:  http://militera.lib.ru/memo/russian/voloshin_ma/05.html  Волошин М. А. "Разведчики всегда впереди". — М.: Воениздат, 1977.  
Сами воспоминания - классическая "лакированная" военная история, но любопытное совпадение попалось оттуда:

Когда в день тридцатилетия освобождения Витебска от немецко-фашистских захватчиков в город съехались участники минувших боев, то на общегородском митинге было зачитано их обращение к молодежи 2017 года. В нем говорилось: «...Мы, воины Третьего Белорусского и Первого Прибалтийского фронтов, преодолели «Медвежий вал» и 27 июня 1944 года разгромили и пленили сорокатысячную армию врага. Мы завещаем вам нашу победу». Обращение это было вложено в макет снаряда из нержавеющей стали и замуровано в монумент Победы, воздвигнутый в Витебске.

Вот, в Витебске могут вынуть эту капсулу и добавить туда своё послание - от людей 2017 г к потомкам,  мол так и так: СССР исчез с карты, у самых границ НАТО, могилы погибших в Польше и Прибалтике оскверняют, ветеранов там оскорбляют и запрещают им свои парады, на Украине бандеровцев  и Галичину сделали "героями", .... ( В самой Германии, кстати - гей-парады, арабы щупают немок в немецких городах, и канцлер-женщина.  :-[ )
А мы сами, белорусы и виЦебчане - живём при "батьке", газ закупаем в РФ по рыночной цене, ездим гастарбайтерами, и.т.д.   8)
А сама молодёжь 2017 г - платит за некачественное образование, легко подталкивается на митинги от бесперспективности и безработицы, и.т.д.

Только, что - в РФ люди ( и на постсоветском ) по-прежнему помнят и чтут Победу.  *THUMBS UP*

Интересная всё-таки штука - История...  ???

Константин, diving это прыжки в воду. Как же не было такого развлечения? То что называют scuba diving , тоже было. Перечитайте Простоквашино, там простой советский пес Шарик мечтал о подводном ружье,  для своего хобби : подводное плавание.

Как говорил Д. Хармс - "Идите и остановите прогресс"   :)

Вот ещё интересно, побросало человека:
Небольсин Д. А. "Дважды младший лейтенант" @ Журнал литературной критики и словесности, 2002.
http://militera.lib.ru/memo/russian/nebolsin_da/index.html

Оказывается, Небольсин Дмитрий Александрович после войны, жил в Калуге на ул.Кубяка, до своей смерти в 2004 г.
http://www.uglitskih.ru/critycs/nebolsin.shtml
И почти 5лет был председателем колхоза в Кировском районе Калужской области. Был депутатом Советов различных уровней. На пенсию ушёл с должности главного ветврача Калужской области в 1983г.
http://www.polkmoskva.ru/people/953360/

Воспоминания о жизни в дореволюционной России, в наших местах:
 Лобачев А. А. "Трудными дорогами". — М.: Воениздат, 1960.
http://militera.lib.ru/memo/russian/lobachev_aa/index.html
Фамилии упоминаются - кто генеалогией интересуется. 

Так мы узнали горькую правду. Иван Гаврилович Перепелкин и его жена Акулина, крестьяне деревни Зонино, Медынского уезда, Калужской губернии, оказались чужими людьми. Нас отдали другим хозяевам.
  Головино стояло на большаке из Калуги в Можайск. Против нашего Зонино здесь было куда многолюднее. Во многих семьях жили такие же, как Егорка и я, приемыши. Московский воспитательный дом отдавал на содержание по селам центральных губерний подброшенных или оставленных в родильном приюте детей. Едва воспитанники подрастали, как хозяева заставляли их работать. За питомцев до семилетнего возраста казна платила три рубля в месяц, а за детей от семи до десяти лет — полтора рубля. Считалось, что с семилетнего возраста шпитонок может работать.
   Новыми нашими хозяевами оказалась семья зажиточных крестьян Давыдовых. Андрей Константинович Давыдов был прижимистым мужиком, широко пользовался наемной силой, бедняков не жалел. За пользование водой из своего колодца установил особый «тариф»: два дня работать в горячую пору сенокоса.

    

Вот воспоминания небезызвестного художника Обрыньба Николая Ипполитовича: http://militera.lib.ru/memo/russian/obrynba_ni/index.html
Оказывается после войны он часто жил в д.Судаково на Угре:
С 1981-го и до последнего года жизни Н.И. Обрыньба лето проводил на Смоленщине, в деревне Судаково на реке Угре, которую впервые увидел, будучи в ополчении. За эти годы была создана большая серия этюдов и картин «Река Угра — древняя граница России»

Вот книга о 33 А, Ефремове М.Г.: http://militera.lib.ru/memo/russian/solovyev_vk/index.html
Соловьев В. К. "Под Наро-Фоминском".

Боевым друзьям и товарищам по 33-й армии, павшим в боях за Родину в декабре — январе 1941/42 года под Наро-Фоминском, посвящаю свои воспоминания.
Автор. 

Но автор из-за выбытия по ранению, только наро-фоминский период описывает.  8)

Жаренов А.С. "Братство фронтовое". М.: Московский рабочий, 1982.
http://militera.lib.ru/memo/russian/zharenov_as/index.html

Немного окрестности и освобождение Юхнова.  8)

..................
Морозный ясный день. Наши части с боями освобождают станцию Износки, деревни Панове и Кукушкино.
............
Освободив от врага селения Большое Семеновское, Колодези, Огарыши, Морозовскую Коммуну, дивизия заняла оборону. Надо было дать подтянуться тыловым подразделениям...
............
Подошли подкрепления — артиллерия, танки, и наша часть снова двинулась вперед, ближе к Юхнову.

Войска дивизии вскоре заняли деревню Кувшинове, рядом находился аэродром — воздушная база врага. Еще вчера с этой базы немцы совершали налеты на Москву, бомбили нашу оборону. Теперь наши летчики поднимались с Кувшиновского аэродрома и обрушивали смертоносный груз на головы отступающего врага.
Поздний вечер. Деревня Ерденево. Привал. Из населения — никого.
.............
Зарево огня полыхает ночами над Юхновом. Город расположен на шоссе Подольск — Рославль, в изгибе реки Угры. Оборона фашистов извилистой линией тянется от Полотняного Завода через шоссе на северо-запад и к югу от города.
То тут, то там яркими звездами вспыхивают ракеты. Они озаряют темное небо и россыпью искр падают вниз. Вслед за ними вспышками молний грянула артиллерия. Второй, третий залпы. Огненный шквал, поднимавший тучи дыма, бушевал над обороной фашистов. Враг сопротивлялся, подтягивая все новые и новые силы. Под натиском войск 49-й и 50-й армий 5 марта 1942 года оборона фашистов была сломлена.
Юхнов освобожден. Части Советской Армии нескончаемым потоком двигаются по дымящимся улицам.
Вот он, израненный наш старый город. Недавно город-сад, окаймленный золотом соснового бора, а сейчас здесь руины, пропитанный кровью снег. Толпы понурых, обросших пленных фашистов идут под конвоем. На месте театра осталась лишь колоннада центрального входа. Памятник Ленину разрушен. Всюду вражеская техника. Застыли в снежных завалах опрокинутые на бок грузовики, самоходные орудия с черными крестами. На центральной площади, уткнувшись в снежную землю, лежит разбитый «мессер».
По завалам на улицах города ходят саперы с миноискателями. Коренастый, в изношенном полушубке молодой сапер, в опаленной ушанке, в валенках с загнутыми голенищами перебегает с места на место и с напряжением прислушивается к мяуканью миноискателя. Когда инструмент наталкивается на металл мины, сапер осторожно разгребает голыми руками снег, отъединяет паутину провода от капсюля и выволакивает тяжелую, в виде кухонной чудо-печки, черную [104] дисковую мину со смертельным содержимым. Другие группы саперов исправляют дороги, восстанавливают мосты на реке, ставят столбы, по которым связисты тянут связь.
Постепенно появляется на улицах население. Со слезами бросаются люди к бойцам. Старики, как родных сыновей, зазывают их к себе на отдых в подвалы, в руины, приспособленные под жилье.
Снуют газики. Потоками идут с боевым грузом машины и подводы. Для охраны города расставлены зенитные пушки, вокруг которых толпятся любопытные ребятишки.
Мы идем дальше на запад. А перед жителями Юхнова встает большая задача восстановить город, возродить в нем жизнь.
................

Из книги "Сожженные деревни России 1941–1944гг. Документы и материалы". Сама книга тут: http://bditelnost.info/wp-content/uploads/2018/02/41-44.pdf

№ 246 Из протокола допроса жителя сожженной деревни Слободка Знаменского района А.П. Тимохина 6 сентября 1946 г.
ВОПРОС. Где вы находились в период оккупации немецко-фашистскими войсками деревни Слободка Слободского с/совета Знаменского района Смоленской области ?
ОТВЕТ. Я находился на временно оккупированной территории немцами в своей дер. Слободка Слободского с/совета Знаменского района Смоленской области с октября месяца 1941 года по сентябрь месяц 1943 года, по день освобождения дер. Слободка.
ВОПРОС. Какие части дислоцировались в дер. Слободка, если вы знаете, то как они наименовались, и что вам известно о 268-й пехотной дивизии ?
ОТВЕТ. На погонах почти во многих солдат я замечал число 268, но точно не знаю, и мало на это обращал внимание, что это значило. Также
не знаю, какая дивизия дислоцировалась. Я только могу сказать, что эта дивизия в большинстве случаев занималась вопросом на облавы партизан. Я заключил, что это части стрелковые. Они, части этой дивизии, также дислоцировались вокруг села Слободки в деревнях Староселье, Ширинхино, Борисенки и т.д. Они часто уходили в эти деревни и приводили партизан в лагерь, организованный посредине села Слободка, а здесь либо расстреливали, либо оставляли на каторжные работы. Это было с начала 1942 года, приблизно с января месяца.
ВОПРОС. Кого Вы знаете из командования или офицеров, дислоцирующих немецко-фашистских войск в дер. Слободка ?
ОТВЕТ. Я только запомнил фамилию командира части, дислоцировавшейся в нашей деревне Слободка — в звании генерал Крейнер. Других офицеров фамилий я не запомнил, я только запомнил имена двух унтер офицеров — Андриас, обер-лейтенант Отто, унтер-офицер Герман, унтер-офицер Франц. Это я запомнил хорошо, так как они расквартированы были в дер. Слободке в доме Соколовых, и проживали в дер. Слободке мало, а в большинстве случаев уезжали в соседние деревни. Также весной 1942 года, на обратном пути от Юхнова в направлении на Вязьму, была оставлена у нас одна карательная группа. Я запомнил хорошо, что они стреляли с пушек с нашей деревни в направлении дер. Староселье, что 7–8 км от дер. Слободка и 1-2 км от р. Угра, в партизан.
ВОПРОС. Что вам известно о зверствах немецко-фашистских войск в д. Слободка ?
ОТВЕТ. Как я хорошо помню, в июне—феврале месяце 1942 года, жителей дер. Климов завод, а также дер. Борисенки и др. соседних деревень, так как они подозревались в связях с партизанами, приводили в дер. Слободка и заключали в концлагерь, а впоследствии, сняв с них допрос, расстреливали возле лагеря в поле. Я помню один случай, было расстреляно 6 жителей за лагерем в августе месяце 1942 года, я лично видел, они шли с работы, но командиры немецкие подали команду повернуться кругом и их расстреляли.
ВОПРОС. Знаете ли вы фамилии немецких солдат или офицеров, кто производил расстрел ?
ОТВЕТ. Фамилий я не знаю, но расстреливали трое офицеров и два солдата из этих частей, которые дислоцировались в нашей деревне, фамилии их я не знаю, но знаю то, что это делал офицер по фамилии Соломон, по имени — Гофман, а также были унтер-офицеры — одного я помню по имени Франц, и один по фамилии Витфер, а имя и отчество я не знаю.
ВОПРОС. Что вам известно о фактах зверства немецко-фашистских войск ?
ОТВЕТ. В феврале 1942 г., — поскольку в нашем районе было много советских парашютистов, то я лично видел, как один унтер-офицер по имени Юнг зарезал ножом двух парашютистов. Я в это время шел с обеда на работу мимо штаба, где происходил этот случай, они были заподозрены как евреи, потому что они с лица были черные, но впоследствии мы узнали, что они были по национальности грузины. Я лично делал для них могилу. Мне также известен факт расстрела двух парашютистов — в звании они оба были лейтенанты, это все происходило в сарае дома Алтамоновых, а кто расстреливал, мне неизвестно, так как дверь сарая была закрыта, я в это время шел по дороге мимо дома
Алтамоновых и слышал их стон и крики. Эти два советских лейтенанта в сарае еще отстреливались, и кричали, что «ничего у вас не выйдет», но впоследствии был поставлен пулемет в направлении сарая, который был изрикошетен пулями. Оба лейтенанта, застреленные зимой, оставались в сарае до самой весны, так как по приказу немецкого командования хоронить до весны партизан и парашютистов не разрешали. Мне также известен факт расстрела одного лейтенанта из 33-ей армии, который был приведен к лагерю возле церкви, к березе и показывали всем русским военнопленным и гражданам, заключенным в лагере, факт расстрела, это было весной в конце мая месяца 1942 года, последний перед расстрелом, как я слышал, кричал «Да здравствует Сталин!» Я в это время лично наблюдал со своего крыльца дома, который расположен рядом с лагерем русских военнопленных и также советских граждан.
ВОПРОС. Кто производил расстрел советского лейтенанта и как его фамилия ?
ОТВЕТ. Кто расстреливал лейтенанта, я не знаю, но знаю одного унтер-офицера Юнга, и еще один унтер-офицер, фамилию и имя которого я не знаю.
ВОПРОС. Что вам известно о фактах поджога деревни ?
ОТВЕТ. При отступлении немецких частей в направлении с Юхнова в Ельню и Вязьму они подложили мины в дома: так, например, в крыльце школы, в домах — в печки, под углы, и т.д. Дома на минах были подорваны, а так как шнур был проведен к магазину и частному дому около магазина, [где] в это время готовился завтрак и горело в печи, с разрушенного дома вспыхнуло пламя и сгорело 18 домов дер. Слободка.
ВОПРОС. Что вы можете еще дополнить к своим показаниям ?
ОТВЕТ. Дополнить к своим показаниям я больше не могу, и других фактов мне неизвестно. Протокол допроса записан с моих слов пра-
вильно и мне прочитан вслух.
В чем и расписываюсь Тимохин*
НАРБ. Ф. 1363. Оп. 1. Д. 1711. Л. 27–29об. Подлинник. Рукопись.

№ 68 Из протокола допроса жителя сожженной деревни Красный Октябрь Юхновского района Ф.И. Климовича 20 февраля 1949 г.
ВОПРОС. Расскажите, где находится деревня Песочная Милятинского р-на ?
ОТВЕТ. Деревня Песочная — это и есть деревня Красный Октябрь, переименованная в 1931 году. Милятинского р-на, как такового, нет. До 1905 года городской поселок Мятлево назывался Милятинским, а с 1905 года был переименован в Мятлевский в честь графа Мятлевского, которому принадлежали все имения Юхновского уезда. В 1931 г. при организации районных единиц Мятлевский поселок вошел в Юхновский р-н.
ВОПРОС. Расскажите, где Вы проживали в период временной оккупации Юхновского р-на немецко-фашистскими войсками ?
ОТВЕТ. В период временной оккупации немецко-фашистскими захватчиками Юхновского р-на я проживал в деревне Красный Октябрь Жаровского с/с Юхновского р-на.
ВОПРОС. Расскажите, что Вам известно о зверствах и злодеяниях немецко-фашистских захватчиков над мирными советскими гражданами в период временной оккупации деревни Красный Октябрь ?
ОТВЕТ. В период временной оккупации дер. Красный Октябрь мне известны следующие злодеяния и зверства немецко-фашистских захватчиков над мирными советскими гражданами. В связи с тем, что наша деревня находится в 38 км от ст. Мятлево и в 28 км от г. Юхнов, а также около леса, где действовали партизанские отряды, в нашей деревне Красный Октябрь немцы появились только в марте 1942 года. Как только немецкие изверги появились в деревне, начали творить свои злодеяния и зверства над мирными советскими гр-ми. В первые же дни хозяйничания начали разбирать дома и надворные постройки для строительства бункеров и оборонительной укрепленной линии, несмотря на то что оборонительная линия проходила на опушке леса. Всего было разрушено около 20 домов и надворных построек. За все время нахождения немецкого отряда, насчитывающего 100 человек, расположенного в д. Красный Октябрь, последние питались в течение почти 3 м-цев за счет награбленных продуктов граждан дер. Красный Октябрь. В июне 1942 г. этот же немецкий отряд начал эвакуировать население. При этом же учинили повальный грабеж населения. Полностью были разграблены все дома гр-н. Забирали все, начиная от скотины, продуктов питания и кончая домашними вещами. В деревне было разграблено и забрано: коров 50–55 голов, свиней 30, овец 70–80 и др. Под силой оружия население было эвакуировано в д. Жарово. При конвоировании эвакуированных немецкие солдаты в пути следования избивали прикладами только за то, что там были престарелые старики, инвалиды и дети и идти быстро не могли. Со мной вместе шел мой отец, старик 85 лет, инвалид, потерял ногу в 1914 г., в пути все время отставал, его несколько раз били прикладом. Перед д. Жарово ему был нанесен удар прикладом в голову, он упал, и его пришлось донести на руках и через двое суток он умер. Избиты были также Сальников, я (Климович)
и многие другие гр-не. Из дер. Жарово нам удалось скрыться в лесу и вернуться в дер. Красный Октябрь, но, придя в деревню, мы ничего там не застали, вся деревня была сожжена. Все население было оставлено на произвол судьбы, без продуктов питания, [жилых домов].
ВОПРОС. Чем еще желаете дополнить свои показания по существу дела ?
ОТВЕТ. Больше ничем по существу дела дополнить не могу.
Протокол с моих слов записан верно и мне прочитан вслух.
Климович*
НАРБ. Ф. 1363. Оп. 1. Д. 1687. Л. 27–28об. Подлинник. Рукопись.

№ 31 Из протокола допроса жителя сожженного села Климов Завод Юхновского района Н.Н. Сипчина с. Климов Завод 22 августа 1946 г.
ВОПРОС. Где проживали в период оккупации немецкими захватчиками Юхновского р-на Калужской обл.?
ОТВЕТ. В период оккупации Юхновского района немецкими захватчиками, я, Сипчин, все время проживал в с. Климов Завод Юхновского р-на Калужской области.
ВОПРОС. Расскажите о злодеяниях, учиненных немецкими войсками в вашем селе Климов Завод ?
ОТВЕТ. При отступлении немецких войск из села Климов Завод в феврале 1943 года последними было почти полностью сожжено с. Климов Завод, в котором насчитывалось 60 жилых домов, из которых осталось полуразрушенными всего десять домов. Кроме этого, уничтоженыи сожжены один колхозный скотный двор, конюшня, свинарник, зер-
нохранилище и другие колхозные постройки. Уничтожены две школы, народный дом и церковь. Уничтожена и сожжена машинно-тракторная станция, забраны немцами 35 тракторов и другой сельскохозяйственный инвентарь, уничтожен детский дом глухонемых. Колхозный скот: лошади в количестве 20 голов, коров 40 голов и другой вид скота немцами уничтожен и забран, весь скот населения уничтожен. Расстреляно мирных жителей с. Климов Завод и других соседних деревень мужчин три и женщин пять человек. Населения 120 человек насильственно угнаны в немецкие работы. Таким же образом немецкие захватчики уничтожили соседние деревни, как-то: дер. Горево — тридцать домов, деревня Лукановка — 50 домов, в которых осталось полуразрушенными всего из двух деревень восемь домов, а все население было угнано в количестве 230 человек в немецкое рабство.
ВОПРОС. Вам известны [номера] немецких военных частей, уничтоживших с. Климов Завод, и фамилии командиров или солдат этих немецких частей?
ОТВЕТ. Нет, об этом мне ничего неизвестно.
ВОПРОС. Чем можете дополнить к своим показаниям ?
ОТВЕТ. Дополнить больше ничего не могу.
Записано с моих слов правильно, протокол мне зачитан вслух.
К сему Сипчин*
НАРБ. Ф. 1363. Оп. 1. Д. 1711. Л. 26–26об. Подлинник. Рукопись.

Есть по Тёмкино, по жителям сожжённых Колодезок Темкинского района, ....

Вот интересный ЖБД 17 СД с "Памяти народа". Дивизия была сформирована с участием московского ВУЗа "Плешки", и видимо какой-то гуманитарий оттуда и вёл так мастерски этот журнал - все дни боёв как на ладони, подробно.  :o Также регулярно следил за газетами и вклеивал туда вырезки о своей 17 СД.  *THUMBS UP*  *THUMBS UP*  *THUMBS UP*
https://pamyat-naroda.ru/documents/view/?id=451194131&backurl=division%5C17%20СД::begin_date%5C14.01.1942::end_date%5C23.08.1942::use_main_string%5Ctrue::group%5Cord::types%5Copersvodki:rasporyajeniya:otcheti:peregovori::page%5C26
(Если ссылка соскочит - ищите по 17 СД "документы")

Ещё оттуда.  *THUMBS UP* Газетные вырезки с пометками населённых пунктов типа N. расшифровывает.  *THUMBS UP*
Там же в этом альбоме, видимо случайно, проскочил акт из Подольска - как же в 1948 году тщательно следили за документами.  *THUMBS UP*

В районе Суковки такие события были, люди звание ГСС получали там.  :o

Хренов П.Д.: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4618  (И кстати,  умер на свой ДР, ровно было человеку отпущено. :o )

У меня в ЖЖ есть дневник Пигарева - командира пулеметного взвода. Он служил в 954 стрелковом полку.
Начиная отсюда https://patriot-af.livejournal.com/48187.html
и далее по тегу Дневник до Сентября.

Любовь Голубева-библиотекарь из Климов-Завода постепенно публикует воспоминания о войне.
https://vk.com/id462625796 (https://vk.com/id462625796)

1 часть

Начинаю серию публикаций "МОЁ ВОЕННОЕ ДЕТСТВО"
( О своих детских годах военной поры вспоминает
Александр Петрович Логинов).

Мы – дети, опалённые войной,
И выжили, пройдя все муки ада.
Хотелось бы весь ужас позабыть,
А сердце говорит: « Не надо!»
Л.И. Ерохина.
Моё детство пришлось на суровое военное лихолетье. Полтора года фашистской оккупации – это полоса безвременья, чёрная дыра в судьбе моих сверстников, куда с огромной силой проваливалась детская беззаботность, радость каждодневных приятных открытий этого мира. Вместо этого мы испытывали постоянное чувство голода, холода и унижений. На нашу долю выпали скитания по чужим углам и боязнь потери самых близких людей. А сколько смертей довелось увидеть детям военной поры. Но, несмотря на все тяготы и лишения, в душе каждого из нас теплилась надежда, что всему плохому всё же придёт конец, что придут красноармейцы и освободят всех нас. Ведь в детстве даже самая страшная сказка бывает со счастливым концом.
После окончания войны прошло много лет, но моя память бережно хранит каждый день, каждый даже незначительный эпизод военного времени. Ведь судьбе было угодно, чтобы я был не просто свидетелем, но и невольным участником событий, которые произошли на нашей климовской земле в те грозные годы. О них я и хочу вам рассказать.
Нашествие…
Мы помним страшное начало
И всё изведали сполна:
К нам на рассвете постучала
Железным посохом война.
Г.Воронин

Немного о моей родословной.

Я родился 13 октября 1934 года в маленькой деревеньке Нижняя Тарасовка Жаровского сельсовета Юхновского района. В ней было всего 8 домов и начальная школа. На речке Собжа, вблизи деревни, стояла водяная мельница. Около неё находился большой пруд, доходящий до соседней деревни Горнее ( до неё было почти 800 метров). Пруд придавал нашей деревушке неповторимую красоту и очарование. Рядом с родной деревней проходил большак на Тёмкино через село Климов - Завод и дорога на Знаменку и на Вязьму.
Мой отец, Дмитрий Рожков, родился в деревне Тибекино. Мать, Клавдия Филипповна Антонова, 1915 года рождения, уроженка селения под названием Козлова мельница. После революции 1917 года новая власть отобрала у хозяина мельницу, а селение стало именоваться «деревня Нижняя Тарасовка». Её называли Нижней, так как выше по реке Собжа, на расстоянии одного километра, располагалась деревня Тарасовка со своёй мельницей. В семье моей бабушки по материнской линии, кроме моей мамы, было ещё трое детей: два сына и младшая дочь Паша, 1925 года рождения. Она и сейчас живёт в Москве, а на лето приезжает в Юхнов, в бывший дом брата, который она у него выкупила. В войну на долю Пани выпала самая тяжёлая доля.
Моя мама в молодости слыла красавицей. От природы у неё рано проявился сильный, приятный голос. Она знала много песен и постоянно что-то напевала. В народе считалась также замечательной плясуньей. Не удивительно, что уже с пятнадцати лет её приглашали на свадьбы во все окрестные деревни. Считалась плохая свадьба, если по какой-то причине там не было Клавы Антоновой. Женихи толпами ходили за ней. В 17 лет приглянулся ей мой будущий отец. В 1934 году молодые сыграли весёлую деревенскую свадьбу. После неё молодой муж поехал с бригадой в город Кривой Рог на строительство железной дороги. Трудно далось Клавдии расставание с любимым. Через четыре месяца, будучи в интересном положении, с подругой Марией Уткиной, у которой муж работал в этой же бригаде, она приехала повидаться с мужем. Трудно описать чувства молодой супруги, когда она застала своего Митю в обьятиях любовницы. Юная женщина, при виде этой сцены, сразу же уехала домой. Мужу же сказала твёрдо, как отрезала, чтобы он её забыл. Видно судьбе было угодно, что я, ещё не родившись, остался без отца. Он приезжал, просил у мамы прощения. Слова Дмитрия не тронули сердце оскорблённой красавицы, она не пустила его даже на порог своего дома. Не знаю, жалела ли мама о своём решении навсегда расстаться с моим отцом, но уже через год она вышла замуж за хорошего человека Петра Фёдоровича Логинова из деревни Веселёво. Он всем сердцем любил мою маму, а так как она отказалась от алиментов, то усыновил меня и дал свою фамилию.
Родного отца мне увидеть не удалось. Спустя почти сорок лет в Москву приехала его сестра. Она разыскала тётю Пашу и рассказала ей о дальнейшей судьбе моего отца. Дмитрий Рожков окончил институт железнодорожного транспорта, в годы войны был назначен начальником Томской железной дороги, имел «бронь», вырастил двух сыновей. Сестра отца отдала тёте Паше его фотографию. На ней я впервые в жизни увидел своего отца. Оказывается, мы были с ним похожи, как две капли воды.
Судьба же моего отчима сложилась трагично. С моей мамой они жили дружно. Со временем у меня появилась младшая сестрёнка Валюша. В июле 1941 года Петра Фёдоровича Логинова вызвали по повестке в Юхновский военкомат. Через неделю мама получила из села Знаменка открытку, в которой он сообщал, что его часть направляется в сторону Вязьмы своим ходом. Больше от него вестей не было. Уже после войны мама получила официальную бумагу, в которой сообщалось «пропал без вести».

Война пришла в наш край.

В сентябре 1941 года я пошёл в первый класс.
Моя мама работала секретарём – телефонисткой на почте в селе Климов – Завод. До войны телефонная связь осуществлялась от Юхнова до Тёмкино через Климов – Завод. Ближайшая железная дорога проходила у деревни Тёмкино, и до неё была не менее 25 километров. У деревни Кобелево на реке Угра действовала паромная переправа. Все близлежащие хозяйства свою сельхозпродукцию везли в Тёмкино, так как через него осуществлялись все перевозки.
Работая на почте, мама имела постоянную телефонную связь с Юхновым. Она первая в округе узнала, что началась война. Мужчин призывного возраста сразу же стали призывать на фронт. Во всех домах стоял стон и плач, ведь на войну уходил кормилец семьи и оставлял обычно не менее четырёх малолетних детей. Связи с внешним миром почти не было: радио было только в городе, да и то не у всех, газет с начала войны мы не получали. Население ближайших сёл и деревень даже не догадывалось, что война доберётся до нас так скоро. А она катилась огненным валом всё ближе и ближе, пока не оказалась у нас на пороге и не вошла без спросу в дом.
В конце июля по большаку в сторону Вязьмы стали двигаться крытые автомашины и колонны солдат. Я с четырьмя соседскими ребятами и младшей сестрёнкой бегали к большаку у деревни Тибекино, по дороге собирали полевые цветы, раскладывали их по букетам и бросали их нашим солдатам.
Первого сентября 1941 года вся детвора. как обычно. пошла в школу, совершенно не думая о войне, которая, казалось, была так далеко. Так проучились мы до 5 октября. А в середине этого дня мама прибежала домой с работы очень взволнованная и сказала нам, что в село Климов – Завод пришли немцы. Утром на почту позвонили из Юхнова, женский голос буквально прокричал в трубку: « В Юхнов входят немцы!» На этом связь оборвалась. Мама сообщила о звонке начальнику почтового отделения с тем, чтобы он предупредил председателя Климовского сельсовета: ведь надо было что–то предпринимать, если всё это правда, то немцы будут в селе через час. Начальник позвонил в Юхнов, но ответа не дождался. В Тёмкине же всё было, как обычно. Тогда он запретил маме сообщать эту страшную новость людям: « А вдруг это провокация?! Не знаешь разве, как поступают с паникёрами в условиях военного времени? Да нас отдадут под трибунал…»
Появление в Климове немецких мотоциклистов произошло через час после поступления тревожного звонка из Юхнова. Для всех оно стало полной неожиданностью. 5 октября был воскресным днём, и как всегда, в Климове шумел базар. Собралось много народа из окрестных деревень , пришли военные лётчики и «технари» с Павловского аэродрома, где базировались тяжёлые четырёхмоторные самолёты. При виде немцев сразу началась паника. Гитлеровцы стали ловить людей в военной форме. Базар мигом разбежался: население - по домам, а лётчики огородами – на аэродром. Многие из них ушли в сторону Можайска.
Вскоре у здания почты послышался мотоциклетный треск. Немцы ввалились в дверь и сразу оборвали телефонные провода, показав при этом, как они будут вешать Сталина.

Нам, ребятишкам, всё было любопытно. Наутро 6 октября отправились на большак к деревне Тибекино посмотреть, как выглядят немцы. Здесь же находилось большое Горнеевское поле, засеянное озимыми. Оно простиралось до деревни Кочки и представляло собой яркий зелёный ковер. Спустившись с горки, мы увидели, что по озими ходят коровы и среди них несколько лошадей. Стадо, наверно, угоняли в тыл, да немцы перерезали дорогу. Пастухи разбежались. На дороге с деревни Горнее на Дегтянку стояла брошенная автомашина-«полуторка». Ближе к лесу мы увидели целый обоз из повозок. В нашем колхозе их называли « телегами», и лошадей в них запрягали в две оглобли. Найденные же повозки имели только одну оглоблю. Дома мы рассказали о необычных повозках. Тогда мама нам объяснила, что они называются « двуколками», в них запрягают двух лошадей. Двуколки были новые, выкрашены светло-зелёной краской. В них лежали коробки с таблетками и тюки с бинтами. Видимо, это был санитарный обоз. Нас он совсем не заинтересовал; ведь мы шли посмотреть на немцев.
Подойдя к деревне Тибекино, мы стали ждать появления немцев. Они вскоре приехали на большом крытом тентом грузовике. Грузовик направлялся в сторону Вязьмы, поравнявшись с нами, он вдруг остановился. Из кузова вылезли солдаты (такие же люди, только в военной форме). Из кабины сошёл на землю офицер в фуражке с высокой тульей и подошёл к нам. Он позвал солдата – шофера из кабины на своём языке, который нам никогда не доводилось слышать. Шофёр из бумажной пачки стал угощать нас каким-то твёрдым печением с черными вкраплениями. Офицер же вытащил из футляра, что висел у него на поясе, какой-то странный прибор и стал наводить его на нас и щёлкать. Мы никогда прежде не видели фотоаппарата, думали, что это какое-то оружие. Очень испугались, вдруг офицер нас застрелит. Постепенно мы успокоились; ведь немцы показались нам добрыми: они галдели на своём языке, смеялись и всё показывали, как будут вешать Сталина, накидывая ему на шею петлю. Затем офицер дал команду, солдаты сели в машину и уехали в сторону Вязьмы.
Мы стали пробовать печенье на вкус, но они были такие крепкие, что молотком не разбить. Это оказались галеты с тмином, которые надо было размачивать в кипятке. Не зная, как использовать, мама выкинула их в помойное ведро. Уже позднее, во время оккупации, детвора научилась галеты потреблять, когда немцы изредка ими угощали.
Так я впервые познакомился с немцами, они произвели на меня, мальчишку, хорошее впечатление, не верилось, что они могут сделать нам что-то плохое. Ах, как же я тогда ошибался, когда узнал их поближе. Сколько горя и слёз они принесли моей семье и моему народу.

Мама с бабушкой потом сходили на горнеевские зеленя и привели домой корову и лошадь. Другие люди, кому надо брали на своё подворье лошадей и коров. С полуторки срубили покрышки – валенки подшивать…
Потом пошли красноармейцы - окруженцы из-под Вязьмы. Наш дом в Нижней Тарасовке стоял в 30 метрах от леса, и сюда заходили солдаты почти каждое утро. Бабушка, у которой воевали на фронтах два сына, варила в большом чугуне картошку, кормила голодных солдатиков и показывала им дорогу. Многие оставались в деревнях. У нас тоже какое-то время жили два солдата. Немцы на окруженцев поначалу даже внимания не обращали, все их помыслы были связаны со скорейшим захватом Москвы, а значит и завоеванием всей страны. С октября – по декабрь 1941 года через нашу деревню прошли сотни наших солдат, оказавшихся в окружении. Все они стремились попасть на паромную переправу Красная Горка – Аксиньино и дальше - на Износки. И такое продолжалось до тех пор, пока немцы сами не стали ездить по деревням в поисках продуктов и тёплых вещей.

2 часть.

Начало страшной зимы 1941-го.

С середины октября начались сильные заморозки. По этой причине в Горнее осталось не выкопано целое поле картошки, которое весной 1942 года спасло от голодной смерти сотни местных жителей. Очень рано выпал снег. С декабря зима донимала сильными морозами. На фронте положение складывалось не в пользу захватчиков. А вот когда фрицам дали прикурить под Москвой, начались откровенные грабежи. Особенно лютовали рыжие финны. Их враждебное отношение к местному населению отличалось даже от солдат Вермахта. Если осенью немцы проезжали деревни и сёла, не останавливаясь, то теперь они поселялись в домах, и все хотели есть. Забирали всё съестное. Каким-то чудом отыскивали наши припасы на чёрный день, откопали на пригорке даже картофельную яму – последнюю нашу надежду. Остатки муки мама спрятала под русской печкой, куда вёл узкий лаз. Чтобы испечь хлеб и сварить щи, печку приходилось топить глубокой ночью. Немцы стали приезжать в деревню очень рано и сразу лезли в печь, вытаскивая всю стряпню.
Однажды бабушка проспала и затопила печь, чтобы испечь хлеб, уже под утро. Хлеб ещё полностью не спёкся, когда мы заметили на дороге из Горнее колонну немецких солдат. Куда девать хлеб?! Открыли форточку и покидали буханки в снег, а одну из них бабушка решила спрятать в корзину с луком, что стояла на челе печи. И вот вваливаются в хату около 15 человек немцев и с ними рыжий финн. А по всему дому плывёт сладкий запах свежеиспеченного хлеба. Финн заглянул в печь, там пусто. Тогда он схватил бабушку за седые волосы и стал бить головой об стену, чтобы она сказала, где лежит хлеб. Бабушка молчит. Тогда вредный финн нашёл хлеб по запаху, а бабушку поставил к стенке и достал наган. Видя, что сейчас произойдёт непоправимое, мы все, а это мама и трое малолётних детей, бросились ему под ноги и с громким плачем стали целовать его сапоги. Тут вступились и несколько немцев и бабушку отстояли. После этого случая она пролежала в постели с нервным срывом.
Была у нас кадка с солёной говядиной. Она стояла на кухне под лавкой. Немцы наткнулись на неё, когда искали по домам продукты. Бабушка сказала им, что это конина. Немцы из-за брезгливости оставили солонину в покое. Бабушка, вымачивая её, спасала своих внучат от голодной смерти, когда немцы ограбили нас, забрав все продовольствие.
Участились случаи. Когда немцы раздевали местных жителей прямо на улице, на морозе. Как-то моя мама возвращалась домой из деревни Ново – Михайловка, когда ей повстречался немецкий отряд. Солдаты заставили маму разуться прямо на снегу и забрали почти новые валенки. Хорошо, что она была в шерстяной юбке, которую разорвала на две части и смогла обернуть ноги. Так мама пробежала по снегу целых три километра в 30- градусный мороз. Долго потом бабушка лечила её всеми доступными средствами, но ноги спасла.
У других жителей забирали тулупы, меховые шапки и даже женские платки и скатерти. Всё это вещи немецкие солдаты не брезговали выгребать у населения из сундуков, а то и снимать с плеча.


Под защитой партизан.

Шумят лесов дремучие массивы
Под крыльями крикливых птичьих стай.
Прошли года, и стал ещё красивей
Когда-то партизанский бывший край.
Г. Воронин.

В первых числах декабря во многих деревнях оккупационный режим стал забирать молодёжь от 15-ти лет для отправки на работу в Германию. Спасаясь от немецкого рабства, молодые люди массово уходили в леса к партизанам. Из нашей деревни два парня и девушка тоже ушли в партизанский отряд, действующий в районе населённых пунктов Кобелево, Рупосово, Староселье и Борисенки.
Те семьи, что имели родственников в партизанском крае, стали по ночам к ним уезжать. Деревни Костюково, Хохловка, Виселёво, Синяково и другие контролировали партизаны из числа красноармейцев, попавших в окружение, и местных жителей. Во главе партизанских отрядов стояли кадровые военнослужащие, преимущественно - офицеры. Оказавшись в окружении, они не сдались на милость врагу, а с оружием в руках продолжали бороться с ним всеми возможными способами. Партизаны в контролируемых деревнях не находились постоянно, но и немцы туда никогда не заглядывали, опасаясь народных мстителей.
В Костюкове жил деверь матери, там были у неё и подруги. У нас же уцелела лошадка. Мы погрузили в сани всё необходимое и тёмной ночью в середине декабря поехали в Костюково. За два месяца, что прожили там, наша семья стала отвыкать от немцев; не слышно было взрывов и других звуков близкого боя. Окрест стояла тишина, зимнее безмолвие. В доме нашего родственника были два пацана почти моего возраста. Мы втроём каждый день ездили на лыжах в сторону деревни Ваулинки, собирали по полям множество советских листовок, сброшенных с самолёта.
В пяти километрах от Костюкова до войны был совхоз «Замыцкое», где жила сестра моего отчима. Мама часто навещала её. Однажды она пришла оттуда радостная и рассказала нам, что через Замыцкое прошло очень много красноармейцев, которые скоро нас освободят. Потом оказалось, что это были три дивизии генерала М.Г.Ефремова, идущие в сторону Вязьмы. На снимке данные офицеры беседуют с местным жителем Колей Андриановым. Во время боя он пробрался через линию фронта и предупредил командование наступающей части 33-й армии о замаскированных пулеметных точках врага. В последствии за этот подвиг он был награжден орденом «Красная Звезда». Жаль, что это появление ефремовцев к нашему освобождению не имело ни малейшего касательства.

В соседней деревне Хохловка все жители ушли к партизанам. Но в погребах оставались запасы, и люди иногда приходили, брали, что нужно, и снова уходили за реку Угра. В середине февраля пограбить эти погреба приехал взвод немцев, человек тридцать. Их заметил один подросток из Костюкова. Он на лыжах побежал предупредить партизан, что в Хохловке немцы. Понадобилось партизанам не более 20 минут, чтобы разбить целый отряд мародёров.
Помню, как прямо из леса, на лошадях, запряжённых в сани, мчались партизаны. Одна подвода заскочила к нам во двор. Из неё сошли молодая женщина ручным пулемётом « Дегтярёв» и парень с двумя ящиками, где лежали запасные диски для него. Женщина быстро установила ножки пулемёта на крыльцо и открыла огонь по Хохловке. Деревня эта находилась напротив Костюкова, их разделяла только река Угра, и хорошо просматривалась. Мы видели, как немцы бегали по деревне в поисках укрытия. Вдруг со стороны Веселёва послышались громкое «Ура!», частая автоматная стрельба и взрывы гранат. На нашем крыльце пулемётчица часто меняла диски, стреляя по Хохловке. Неподалёку застрочил второй пулемёт, потом загорелась изба в Хохловке, и стрельба вскоре стихла.
Бой быстро кончился. Все мы вышли встречать партизан, которые ехали через Угру в Костюково. На подводах они везли 8 пленённых немцев и предателя – полицая. Партизаны запрягли этого молодого, сильного парня в сани, где сидели пять человек, и давай лупить его кнутами, подгоняя. Так они забили полицая насмерть на глазах раздетых до нижнего белья немцев. Пленные немецкие солдаты стояли на морозе, ожидая своей печальной участи. Тут у одного немца нервы не выдержали, он упал на колени, вынул из кармана фотографию, где был снят с женой и тремя малолетними детьми. Он ползал на коленях от одного партизана к другому, умоляя не убивать его. Точку в жизни всех немцев поставила пуля, а трупы спущены в прорубь.
Партизаны в плен немцев не брали, как и немцы партизан, считая их за бандитов. Вся деревня наблюдала за этой казнью. До сих пор перед глазами стоит эта жуткая картина. Но сама война - жестока и беспощадна. Здесь нет места жалости, много несправедливости и унижения, а милосердие рассматривается, как слабость, которой надо стыдиться.

Моя мама знала многих партизан из соседних деревень. Все они сложили свои головы, прикрывая левый фланг 33-ей армии генерала Ефремова от Кобелева до Знаменки.
Немецкие оккупанты решили жестоко отомстить за гибель взвода своих солдат. Дня через три, на рассвете, слышим, залаял пёс, что жил под крыльцом. Потом прогремел винтовочный выстрел, кобель резко взвыл и замолчал. Раздался грохот в дверь. Мы сразу вскочили с кроватей, а хозяин пошёл открывать. К нам в избу ввалились немцы в белых халатах, человек десять. Детвора вся попряталась: кто на печку, кто под печку. Немцы обыскали весь дом, нас не тронули, но увели хозяина с собой. Позднее мы узнали, что около 200 карателей ночью окружили деревню Костюково, чтобы никто не смог сообщить партизаним об их появлении, и по имеющимся у них спискам арестовали всех мужчин, которые помогали партизанам. Всех их расстреляли и даже одноногого старика не пожалели. Убили и нашего хозяина. Женщины проплакали всю ночь, а наутро за огородом нашли 18 трупов.
На следующий день в нашу деревню вошла немецкая пехотная часть и заняла все дома, оставив хозяевам один чулан за печкой. В нашем доме поселилось 40 человек, которые сразу порезали весь скот. Нам оставили лишь ливер и головы. Утром немцы двинулись на село Рупосово, где был партизанский лагерь. От Костюкова до Русопова по прямой - три километра. Бой карателей с партизанами, который длился целый день, успеха немцам не принёс. В селе партизаны заняли выгодную оборонительную позицию в здании бывшей церкви, на её колокольне находились бойцы с пулемётами, которые не давали немцам даже приблизиться к домам селян. Противнику пришлось применить тяжёлую артиллерию и разрушить колокольню, но не удалось взять село.
Под вечер из сорока человек вернулся в наш дом лишь один немецкий солдат. Он всю ночь не спал, пил шнапс, плакал и проклинал войну. Это даже мы понимали.

Наши скитания.

Вскоре в деревню Костюково пришли ещё немецкие войска. Комендант велел всем « чужим» покинуть её и отправляться по своим домам. Первое время спасались от холода в большом помещичьем подвале. Всего собралось там более ста человек. Что делать? Голод, холод. Решили идти в деревню Горнее, к родне, так как наш дом в Нижней Тарасовке, по рассказам знающих людей, сгорел. Немцы устроили в нём баню. Но это только сказать легко: « Решили идти…», но без « аусвайса», пропуска по–нашему, идти нельзя: сразу расстреляют.
Пропуск в другую деревню можно было получить только в комендатуре. Она находилась в деревне Хохловка. Дошли до места, а на приём к коменданту никто из попутчиков идти не решился. Моей маме в ту пору было 27 лет. Выделялась она среди наших спутников молодым задором и решимостью. Её народ и отправил за пропусками. Комендант, как только узнал, что она не из Костюкова, тотчас позвал солдат и велел маму расстрелять, как партизанку. Мы с сестрой и бабушкой, увидев, что её куда – то повели два немецких солдата, заревели в голос и бросились к ней. Комендант понял, что у мамы семья, видно пожалел и отпустил. Пропуск он не дал, напоследок сказав: « Бог даст, ваше счастье, пройдёте».
Так отправились мы большой колонной в неизвестность. Когда шли лесом на Ново – Михайловку, слышали, как вблизи села Рупосово шёл жестокий бой. Пулемёты буквально захлёбывались длинными очередями. На душе у каждого из нас стало легче: партизаны не отдали Рупосово врагу, стойко удерживали тылы 33-ей армии.
За всю дорогу нам встретился лишь один немец на лыжах. Помню, стояла оттепель, снег был очень мокрый. Все жители Ново – Михайловки покинули свою деревню и жили под защитой партизан. Войдя в неё, мы увидели много немцев в белых маскировочных халатах. Мама тихо сказала: « Тут нас ожидает смерть». Вся левая сторона деревни вдоль дороги была превращена в снежную стену высотой до двух метров. В ней были пробиты бойницы, откуда выглядывали стволы пулемётов. Немцы на нашу колонну не обратили никакого внимания. Немного не дойдя до Горнее, на берегу реки Собжа, немцы остановили нас, вызвали коменданта. Он начал выяснять, куда каждый из нас идёт, местожительство родственников. Много людей из колонны ушло в села Климов – Завод и Слободка. Нас встретила вначале деревни Горнее подруга мамы, тётя Нюра Титова. Молодые женщины радовались встрече и горевали, что произошла она при таких печальных обстоятельствах. Тётя Нюра повела нас к себе, за печку, где уже ютились четыре человека, весь же дом был занят немцами. Другие люди Горнее заняли погреба, бани и риги.
В семье Титовых мы прожили одну неделю, потом наша родственница, Дуся Кулакова, уговорила нас перейти жить к ней: и жило их всего трое, да и чулан был просторнее. В доме у неё стояло 30 немецких солдат, которые спали на полу, на соломе.

Немецкий военный госпиталь.

Через день к нам зашёл вестовой от коменданта и увёл с собой маму. Мы уже не чаяли увидеть её вновь. Комендатура размещалась в доме семьи Мартисовых. Бабушка уже собиралась к коменданту, когда, к великой нашей радости, вернулась мама. Она рассказала, что, оказывается, в этой деревне есть военный госпиталь, где ей предлагают место уборщицы. Каждый вечер за работу ей будут давать котелок какого – либо варева. Я, с благодарностью, спустя годы вспоминаю этот небольшой котелок: в трудную военную годину он спас нас от голода.
Из воспоминаний труженика тыла, бывшего жителя деревни Горнее Ивана Александровича Титова, 1929 года рождения: «5 октября я впервые увидел немецких солдат. Несколько дней через нашу деревню шли крытые автомашины с пехотинцами, грохотали немецкие танки, мчались мотоциклисты. А вскоре немцы заняли деревню, расселились в наших домах. В большинстве своём это были австрийцы. В нашем доме на постое находились офицеры, которые не позволяли солдатам бесчинствовать и обижать местное население.
Летом 1942 года недалеко от деревни Горнее, в лесу, немцы устроили госпиталь. Он состоял из нескольких землянок в три наката, где размещались операционные, палаты для больных и раненых. К работе в нём привлекалось не только местное население, но и наши военнопленные. Среди них был известный хирург-онколог, профессор, полковник медицинской службы из Ленинграда Виктор Борисович Бражников и военный фельдшер Попов. К Виктору Борисовичу даже немцы относились с уважением. Когда летом 1942 года много жителей деревни заболело брюшным тифом, немцы хотели поместить их в избу Поповых и поджечь. Набралось больных около сорока человек. Врач В.Б. Бражников настоятельно просил немцев для всех заболевших отвести отдельную землянку, где бы их лечили и кормили. Только благодаря его вмешательству все мы остались живы. По доносу полицая его увезли в концлагерь. В послевоенное время он жил в Ленинграде».
Жителям моей деревни повезло, что здесь была расквартирована медицинская часть, а не эсесовцы или немецкие солдаты-пехотинцы, озлобленные затянувшейся военной компанией. Видимо, в силу своей гуманной профессии, немецкие медики (в большинстве своём австрийцы) доброжелательно относились к деревенским жителям, особенно к детворе. Бывало, немецкие солдаты – медики свою порцию до конца не доедали, оставляли нам. Мы, ребятишки, кучкой стояли во время их трапезы, полученную добычу с гордостью несли домой. В условиях военного времени это была единственная возможность выжить. Из каждого дома на немецкую походную кухню три раза в день отправлялась ребятня с котелками за похлёбкой. Повар посмотрит на гущу, что осталась в котле, разбавит её водой и раздаст по котелкам да ещё и поддаст поварёшкой тому, кто подходил к котлу не по очереди.
Бывшая малолетняя узница А.Д.Петрова так напишет о своём военном детстве:

Война закончилась давно…
Тогда мы маленькими были,
Но помню чётко до сих пор
Тех дикарей, что нас бомбили.

Летела с воздуха земля.
И пыль глаза нам застилала.
Такое видели детьми,
Что никогда б не рассказала…

И по ночам мне часто снится,
Как за баландою стоим
Огромной вереницей.
А толстый немец наверху
Стоит с большою ложкой,
Нам в котелки баланду льёт,
И льёт-то понемножку.

Отходим в сторону скорей
И это лижем тут же.
И животы у нас болят,
Ведь воду пьём из лужи…
По воскресеньям немецкие повара варили кофе, какао и чай со шнапсом. Наливали иногда и в нашу посуду. Мы приносили такой чай нашим бабушкам и мамам. Они выпьют его и запоют протяжные и грустные песни. Я любил их слушать, сидя в уголке.
Незадолго до освобождения нашей местности госпиталь немцы эвакуировали в свой глубокий тыл. В погребах при нём осталось много картошки. Её запасов хватило местным жителям на пропитание и на посадку».

3 часть.


Вспоминает Нина Тимофеева Агапова (до замужества – Куликова),
бывшая жительница деревни Ново-Михайловка, 1938 года рождения: « Я хорошо помню, как мама, Анна Ивановна Куликова, мне, тогда трёхлетней девочке, строго наказывала не трогать вещей расселившихся в нашем доме немцев и ничего не брать со стола. Отец мой воевал на фронте, а у неё на руках оставалось четверо малолетних детей. Во время фашистской оккупации маме приходилось стирать на немцев, чистить картошку, выполнять разные работы. Вместе с другими работниками она получала котелок похлёбки. Как-то она полоскала их бельё, сильно простудилась и не вышла на работу. Немец, что следил за подёнщиками, заметил, что один из котелков остался чистым. Он тут же навёл справку о его хозяйке. Оказалось, что мама застудила правую грудь, в ней начался абсцесс, поднялась температура. За больной тут же прислали подводу. Немецкий солдат – кучер вёз её до госпиталя в Климов-Заводе (до войны там располагалась сельская больница) очень бережно; то и дело останавливался, справлялся, не сильно ли трясёт. Немецкий хирург её прооперировал, удалив грудь. Было наложено тридцать шесть швов. Ему ассистировал наш русский доктор Виктор Борисович Бражников. Врачи наказывали маме первое время не работать, не поднимать тяжести. Не успела она прийти домой, как её товарки сказали: « Ну, Нюра, пока ты болела, мы топили печь, готовили еду, заботились о твоих детях. Теперь же ты здорова, так что твоя очередь заниматься этим». Мама затопила печь, а когда ставила в неё тяжёлые чугуны, у неё разошлись швы. Пришлось срочно везти её к хирургу. Мама, окончательно оправившись после операции, выполняла всякую работу: косила, молотила, носила вёдра и тяжёлые навильники. Она вырастила своих детей, приглядывала за внуками и дожила почти до девяноста лет, всегда с благодарностью вспоминая немецкого хирурга и наших пленных русских врачей, что поставили её на ноги».
«Из нашей семьи, - продолжает своё повествование Александр Петрович Логинов, - не заболела только мама. Видимо, работая в госпитале, она получала какие-то лекарственные препараты. Нам с сестрёнкой мама приносила оттуда рыбий жир, который сильно поддерживал наш растущий организм в голодное время».

Голодное время.

Не знаю, как взрослые, а мы, ребятишки, в военное лихолетье постоянно испытывали чувство голода, всё время хотели есть. Видно растущему организму нужно было более приличное питание, чем нам могли предложить родные люди. Часто мы сами искали себе пропитание.
Вечером, когда немецкие солдаты ужинали за большим столом, от запаха еды у нас кружилась голова и текли слюни. Я и сестрёнка начинали выглядывать из–за ширмы, и тогда немцы давали нам галету или кусок хлеба с опилками. Утром я бежал к немецкой кухне вылизывать консервные банки из–под тушёнки. Частенько резал при этом пальцы. Приходилось даже драться с другими ребятами, если не могли поделить такую банку, где под срезанной крышкой оставалось немного её содержимого. Немецкого повара наши драки забавляли, и он подливал масла в огонь, давая ещё какие-нибудь пищевые отходы.
Настоящее блаженство для ребятни наступало на кухне вечером. В это время немцы пили эрзац-кофе, сваренное из ячменя с добавлением сахарина. После того, когда всё кофе было выпито, на дне кастрюли оставалась сладкая гуща. Именно за ней выстраивалась целая очередь пацанов с банками из-под тушёнки. Повар любил порядок, и если кто-то протягивал свою баночку без очереди, то награждал наглеца по голове черпаком на длинной ручке и на этот раз кофейную гущу ему не наливал. Но всё это была не еда, а забава, организм же требовал что-то более калорийное. В этом отношении всех нас здорово выручило мясо павших лошадей.
От бескормицы у немцев массово погибали лошади. В конюшне бедные животные изгрызли все стены, а когда их гоняли на водопой,
то не все лошади могли осилить скользкий и крутой берег реки Собжа. Если же какая-нибудь из них упадёт на скользком льду, то нет надежды, что она сможет подняться. Немецкий солдат со злости, что было сил, начинает лошадь пинать, а когда понимает, что все усилия напрасны, достаёт из-за голенища сапога наган и стреляет ей в ухо. Потом достаёт нож, вырезает язык и уходит.
Теперь наступает наша очередь. Мы обдираем с туши шкуру и закапываем её в снегу. Затем разрубаем мясо и относим его по домам. Я обычно брал с собой бабушку, чтобы больше унести. В такие дни дома у нас был настоящий пир. Но лошади обычно были очень худыми, и мясо быстро сьедалось. Потом дело доходило и до шкуры: её опаливали над костром, резали на тоненькие полоски, варили и ели. Называлось это блюдо «шкурная лапша».
Маме не всегда удавалось принести домой котелок с похлёбкой. Часто к вечеру привозили раненых, и она ожидала окончания всех операций, чтобы всё вымыть и убрать. Тогда я, бабушка и пятилетняя сестрёнка питались тем, что Бог послал. Часто голодными ложились спать

Из воспоминаний Анны Михайловны Мельниковой и Лидии Федоровны Антоновой (Мельниковой) (д. Новая Лука)
После того, как мы пришли в Новую Луку и поселились в доме умерших стариков, вспоминается мне несколько важных эпизодов.
В нашей деревне Новая Лука был немецкий комендант – офицер, но какое звание было у него я не знаю. Держался он самодовольно, требовательно и к своим солдатам, и к нам жителям деревни.
У него был переводчик из немцев Поволжья. Этот был большой сволочью. Девчонки в доме у кого-либо устраивали «посиделки» почти ежевечерне. Место посиделок менялось. Почти на всех посиделках этот немец переводчик бывал. Придет и сидит – молчит. Девчонки сидят, вяжут или штопают что-то и, конечно, рассказывают свои житейские истории, а он молчит. И вот однажды, моя меньшенькая решила видно «сглупу» поиздеваться над ним. Она говорит: слышали, что погнали вас от Волги то. Наверное и отсюда придется уходить, с посиделок то с наших». Ох как взбеленился этот переводчик. Кричит, что комендант прикажет расстрелять ее за агитацию, за такие слова и, побежал к коменданту. Вскоре прибегает с комендантом. Тот достает пистолет и кричи по немецки: «Швайн, шизе, партизанен!» Еле, еле успокоили мы коменданта и переводчика, что ему она девчонка, малолетка совсем, не соображает, что и говорит.
Немного он поостыл и ругаясь ушел из избы.

Немцы заставляли нас постоянно расчищать дороги, а так же гоняли на заготовку дров. Ну, вот однажды выгнали всех нас они на заготовку дров. Одна группа притащила сухие деревья на дорогу, а другая должна их волоком тащить к деревне.
Конвоиром у нас был здоровенный немец- солдат с винтовкой. Ну до чего же он был злой на нас русских! В этот раз он придрался к моей меньшой. он стал заставлять ее волоком тащить огромный ствол сухого дерева. Она возьмется за него, приподнимет от снега, а потащить то не может. Тяжело. Тогда он принялся ее хлестать по спине какой то плеткой что ли. Увидала это моя Лида (Лидия Федоровна Мельникова), подбежала к немцу и на него давай кричать. немец было начал хлестать обоих. Тут побросали работу все бабы и идут к ним. Немец хватается за винтовку, снимает ее с плеча, хочет стрелять. Слышим со стороны деревни раздается немецкий крик: «Хальт, нихь шиссен...» Ну, думаем, пропали. Сейчас всех они нас уничтожат злодеи.
Подбегает комендант с переводчиком... Видно переводчик сообщил коменданту о происшествии у деревни. А от деревни, с горки нас было видно хорошо, хорошо. Так вот подбегают эти немцы к нам и переводчик спрашивает: «что случилось?» Солдат – конвоир начал говорить, переводчик переводит нам. По словам солдата русская ленивая свинья отказывается выполнять положенную работу, а другая помогает ей саботировать, да и пыталась обезоружить его, солдата фюрера.
Выслушав своего солдата, комендант тычет пальцем в мою меньшую девочку: «Вот ты говорить».
Она стала рассказывать как дело было. Показывает и на тот ствол дерева. Переводчик что-то по ихнему залопотал.
Выслушал ее комендант, подумал. Тычет пальцем в Лиду: «Ты, говорить!». Лида объяснила, что видела, мы все поддакиваем. Переводчик вновь залопотал, потом спрашивает нас всех: «Так было?» Мы подтвердили. Наконец, комендант что-то стал зло говорить солдату. Тот снял с себя ремень с пистолетом и отдал коменданту, отдал ему же и винтовку. Назначил комендант к нам нового конвоира из состава подошедших вслед за начальством немецких солдат. Мы, обрадованные, что никого не наказали, продолжили работу, а немцы ушли в свою комендатуру.
Что уж там у них дальше произошло, но солдата этого перевели от нас куда-то. Переводчик говорил, что комендант отправил его на передовую.

Возможно не в тему, но всё же хочу спросить КТО ЗНАЕТ --- Говорят что у немцев было какое-то однозначное указание чуть ли не самого Гитлера О ТОМ, ЧТО БЫ НЕ ОТДАВАТЬ  ПОГИБШЕМУ ВРАГУ ПОЧЕСТИ ПРИ ЕГО ЗАХОРОНЕНИИ.  или что-то в этом роде. Кто подскажет ?